Аркадий Крупняков - Царев город

А у Мишурина иной расчет был. Он знал, что теперь дела ханства не Гиреи вершат, а наместник султана. И быть ближе к нему — самая что ни есть выгода. И о другом подумал Мирон: в Бахчисарае между ханом Магмет-Гиреем и его братом Ислам-Гиреем постоянно грызня идет, режут они противников своих, как баранов, то и гля. ди послу нож в пах сунут.

Устроился Мирон в Кафе, подкупил одного бахчисарай ского гонца и зажил безбедно. Все, что можно, от калги узнает, а от хана новости ему гонец возит. С Москвой сносится редко. Хан грызней с братом занят, ему не до набегов на Русь, потому и сообщать особенно нечего.

Но еоттревожная весть из Бахчисарая: Ислам-Гирей уследил, когда оба ханских сына в набеги ушли, ворвался во дворец, хана придушил, занял трон. И, судя по всему, сделал он эго с согласия калги. Потому как Юсуф переворотом нисколько не обеспокоен был, даже морскую прогулку, назначенную в тот день, не отменил.

Сыновья убитого хана, Мурат-Гирей и Саадет-Гирей, быстренько из набегов возвратились, наскочили на Бахчисарай, дядю из дворна выгнали, казну ханскую разграбили. Потом начали трон делить. Вот тут султанский калга забеспокоился, сообщил в Стамбул. И недели не прошло — встала у кафских берегов турецкая эскадра с пушками и янычарами. Янычары помогли Ислам-Гирею мятежных племянников из Бахчисарая изгнать, и пришлось Мурату и Саадету бежать из Крыма в ногайские степи.

Эскадра привезла хану Исламу султанский указ: все мелкие набеги бросить, а копить силы для большого похода на Москву. «Пора, — писал султан, — восстановить справедливость, и восстановить под сенью золотого полумесяца астраханские и казанские земли». Ислам-Гирет" позвал Мирона Мишурина во дворец и сказал так:

— Беги к своему царю и передай: если хочет сохранить мир на своих рубежах, пусть шлет мне три тыщи рублей золотом, не отнекиваясь. У меня сейчас три дочери на выданье, у сына радость — обрезание у него будет, им нужна рухлядь, товар всякий надобен. Если откажет, буду пусто-шить и выжигать все его земли от Казани до Астрахани.

Мирон хана выслушал и пошел на Москву не коротким и легким путем, а кружным и опасным. Потому как знал государь платить такую тяжелую дань не захочет и спро сит посла, как бы можно хана прижать и рубежи наши обезопасить. А прижать Крым можно только с помощью местных беглецов: надо поставить против Ислам-Гирея конников Мурата и Саадета. К тому же надо узнать, что ногаи замышляют в этом случае. И выходило — надо идти послу через ногайские степи на Астрахань, а уж только оттуда — в Москву.

• * *

Мурат и Саадет кочевали трудно и опасно — в ничейных пределах. С одной стороны — ногайские степи, с другой— устье русской Волги. Тут хоть места и привольные, не одну тысячу конников спрятать можно, однако, только и жди удара. Либо со стороны ногайского мурзы Аталыка, либо от русских ратников.

Здесь и нашел мятежных братьев Мирон Мишурин. Братья жили тут не очень дружно, но в одном они были единодушны. Против своего врага хана Ислама они согласны были на союз хоть с сатаной. Мурат прямо сказал Ми-шурину:

— Если твой царь с ханом воевать хочет, я ему служить буду.

— А Саадет?

— Он мой младший брат. Куда я, туда и он. Если я к Москве уйду, его Аталык тут как щенка придушит.

— Аталык в чью сторону глядит?

— Он у хана Ислама, как хвост у коня.

— Ты что про Аталыка знаешь?

— Много знаю...

* • *

Ногайский князь Аталык — крымскому трону ярый приверженец. Он богат, жаден, смел, расчетлив. Пусть ханы в Бахчисарае душат друг друга, толкают с трона, на это Аталыку наплевать. Все равно судьбу ханства решают не они. Сидит в Кафе турецкий калга, он ставленник султана, если его слушаться, не прогадаешь. А калга сам приехал к Аталыку, сказал:

— Великий султан, тень аллаха на земле, повелел Астраханское и Казанское ханства снова поставить под руку Османов. Теперь самая пора отнять эти земли у русского царя. Бери своих джигитов и скачи на Волгу, под Казань. В глухих лесах хозяином будь, жди знака. Скоро султан повелит крымскому юрту идти на Москву, тогда ты поднимешь черемис, чувашей и мордву и ударишь русскому царю в спину. Сам знаешь, такие удары всегда смертельны. Сколько под твоей рукой войска?

— Три тыщи сабель наберу. Может, четыре.

— Больше и не надо. Пока разбросай их в лесах по сотням, жди знака. Настанет пора — гонцов пошлю.

— Скоро ли пришлешь гонцов?

— Этого не знает никто, кроме султана. И ты внуши своим аскерам, чтобы не болтали зря. Мой султан всегда говорит, что язык — страж головы. Быть ли ей на плечах, от языка зависит.

— До Казани далеко. А до черемис еще дальше,— заметил Аталык.

— А ты иди не торопясь. Сам знаешь: чем дальше поход, тем больше добыча. Если возвратишься богатым и сильным, на бахчисарайский трон замахнуться сможешь. Султан благословит тебя тогда. Я обещаю.

— Ладно. Через неделю брошу под копыта коней дальнюю дорогу.

Через неделю позвал мурза сотника Аббаса, приказал:

— Бери три сотни лучшйх джигитов, скачи на Каму.

У Лаишева перейди воду, в лесах Поволжья растворись. Ищи друзей у татар, у черемис. Всем, кто к вере Магомета клонится, говори: «Скоро русских от Казани и Астрахани выгоним». Пусть помогать нам готовятся. Сторонникам нашим помогай, русских прихвостней подави страхом. Жди, придет время — я сам приведу туда свое войско. Хан Ис-ла)1 на Москву с юга пойдет, мы царю в спину ударим. Дороги лесные разведай, чтобы мы потом не вслепую шли. Пословицу знаешь, наверно: слепой свой посох теряет всего один раз.

Крепость свияжскую Андрейка обошел стороной, спустился к пристани по прибрежному кустарнику. Хоть и была в Свияжске его родина, но теперь он стал для нее человеком отверженным. Не дай бог, боярин Буйносов или его слуги увидят — несдобровать Андрейке. А крепость так и манила к себе. В ней он родился, провел детство. Здесь впервые полюбил. И не какую-нибудь дворовую девку, а дочь боярина Буйносова-Ростовского Верку. И она врезалась в него по уши. Да и как не полюбить — парень Андрейка хоть куда. И ростом вышел, и статностью. А если по лицу судить, красивее его в крепости никого нет.

Отца и мать он не помнил. Отец его служил дьяком в Посольском приказе, за какие-то провинности выслан был в крепость на Свиягу, где и умер в одно время с женой от моровой язвы. Воспитывали Андрейку воеводы крепости, научили грамоте, сделали писцом приказной избы. Все шло своим порядком, но вот появилась в крепости Верка Буйносова, тут все и началось. Воевода разъярился сразу; как это так, дочь князя за простого писца отдать? Мыслимо ли дело?! А княгиня — за Верку. Дескать, батько Андрейки был дьяк в главном московском приказе, а это, пожалуй, почище столбового дворянина будет. II поместье у него было свое, богатое, пусть и за вину отнятое. Князь-воевода крут и упрям — Верку отправил в свою вотчину, а Андрейку выгнал из приказной избы и отдал кузнецу подмастерьем. Пусть-де про столбовое дворянство забудет, место свое холопье знает, чтобы впредь на княжну взор поднимать неповадно было.