Аркадий Крупняков - У моря Русского

— Скажи, дед, от кого ты эту песню перенял?

— В Рязанской земле, во граде Переяславе — случилось встретиться мне с другим гусляром-. Былину он с самого Дона принес и мне передал. Говорят, что сам он в ватаге Сокола был.

— Уж не дедом ли Славко его зовут?

— Так, так, доченька, дедом Славко, царство ему небесное.

— Милый дедушка! Ведь и я деда этого знала, и Сокол…

— Неправда твоя, доченька. Гусляр тот, от Дона к Москве стремившись, помер на полпути, и где тебе знать его.

В это время проснулся Васятка. Он протер глаза кулачками и занес ножку, чтобы вылезти из зыбки. Мать подбежала и помогла сыну перебраться на лавку.

— Деда Никита? — спросил мальчонка.

— Нет, это другой деда. Хочешь, он тебе на гусельцах поиграет?

Гусляр подошел к Васятке и, слегка касаясь пальцами, ощупал его лицо, ручонки и ножонки.

— Про што тебе, дитя малое, сыграть-то? Я и не знаю.

— Про Сокола спой, — тихо попросила Ольга.

И снова звенит песня о море Русском, о Черном камне, об атамане Ваське Соколе. Ольга знает, что все в этой песне, от слова до слова, — правда. И верит она, что жив ее суженый и снова придут для нее счастливые и радостные дни,

Чтобы завершить описание кровавых кафинских событий, нам придется возвратиться к 1475 году.

Случилось так, что за смуту, в которой Чуриловы были участниками, никто не спросил. Сразу же после восстания из Генуи дошли слухи, что ди Кабелу решили сместить и вместо него на три года думают послать Джулиано Фаламонико. У консула после таких вестей опустились руки. Он кое-как навел в городе порядок, но наказывать виновных — этим ему заниматься не хотелось. Зачинщик смуты капитан Леркари убит, волнение улеглось, и слава богу. О том, что город несколько дней был в руках ватажников, консул в донесении не написал. Не дай бог, начнут спрашивать, почему допустили скопление разбойников около города, а там и докопаются до других незавидных дел консула. Уж лучше молчать.

Антонио ди Гуаско пребывал в тревоге. Поиски Демо не увенчались успехом — младший сын будто в воду канул. Ни в Кафе, ни в Суроже его не нашли. Андреоло задерживался во Львове, с одним посыльным написал короткое письмо, из которого старый Гуаско узнал, что прибудет он домой не скоро. Взбунтовался Теодоро. Золото, добытое в Кафе, отцу отдать отказался, даже не захотел сказать, где он его достал. Часто отлучался в Сурож, много пил, а однажды, прискакав в Тасили, сказал:

— Теперь мне легче. Я отомстил им всем.

Утром Антонио узнал, что в Суроже выгорела вся русская слобода.

Вскоре стало известно о татарском мятеже. Возглавил его бывший кафинский тудун Эминек, он занял столицу хана, и Менгли-Гирею пришлось бежать из Солхата под защиту кафинских стен. Мятежники начали громить и грабить генуэзские поселения и в первую очередь отняли у Гуаско богатое Скути.

Собрав деньги и самое дорогое имущество, Антонио с сыном тоже перебрались в Кафу.

А 31 мая 1475 года к крымским берегам подошла турецкая эскадра и началась осада Кафы.

Через семь дней город пал. Во время артиллерийского обстрела погиб Теодоро. Антонио сумел выбраться из города и убежал в горы. Здесь он скрывался более месяца, а затем на парусной фелюге добрался до кавказских берегов.

Достигнув Грузии, Антонио перебрался в Персию, а оттуда с великим трудом дошел до города Антиохии, потом попал на остров Крит. Здесь он сел на венецианский корабль, на котором намеревался добраться до Корсики. На корабле он встретил венецианского писателя и путешественника Джозефа Барбаро, которому рассказал о последних днях Кафы.

Тот, кого интересует этот рассказ может взять сочинения Барбаро и в XI главе, на странице 50-й, с того места, где сказано: «Расскажу в нескольких словах о покорении Кафы, о коем я слышал от одного генуэзца по имени Антонио ди Гуаско, бывшего очевидца этого события…», прочитать все о том, как пала Кафа на двести тридцатом году своего бытия.

В русских исторических документах о последних днях Кафы сказано так:

«6 июня кафское правительство сдало город. Войско неприятельское вошло в Кафу и сначала ни до кого не коснулось, но потом покоренные для искупления жизни обязаны были дать победителю из находившихся в тот раз в Кафе чужеземных товаров 22 тысячи червонных, а имущества жителей половину, да с каждого жителя поголовно от 15 до 100 аспров. Сумма, собранная победителем, была огромна. В это несчастное время в Кафе всех итальянцев, греков, армян, русских купцов, черкесов считалось до 70 тысяч. Все находившиеся в Кафе невольники были взяты в Стамбул, туда же в оковах был повлечен и Менгли-Гирей… Много кафинцев было отведено в Перу, опустошенную моровою язвою. Лучшие церкви были разрушены, остальные обращены в мечети. Так прошло восемь дней.

На девятый победитель дал пиршество, на которое пригласил и армян, участвовавших в сдаче ему города, и советника Феличе. После пира все получили достойную казнь за измену, при выходе каждого сводили по узкой лестнице за крепость к морю и там умерщвляли. Пощадили лишь консула Кабелу и Феличе. Первый был осужден на тяжкую галерную работу, а последний отправлен в Стамбул и там в темнице, повешенный на крюк за подбородок, мучительнейшим образом задушен».

Эту позорную смерть они заслужили. В недалеком прошлом находились люди, которые, поверхностно судя о кафинских генуэзцах, считали их чуть ли не носителями культуры и гуманизма. «Представители итальянского Возрождения, носители духа эпохи Ренессанса!» — говорили про них, забывая, что эти люди, преимущественно торгаши, продавцы рабов и колонизаторы, были далеки от идей, которые дали целой эпохе имя «Возрождение». Самую лучшую, самую верную характеристику дал кафинским купцам и управителям их же сородич, маститый генуэзский палеограф Амедео Винья. Он писал: «Прежде чем приступить к печальному рассказу о падении Кафы, мы испытываем двойную боль. Во-первых, при изложении криводушья подлых, но и дорогих нам людей, ибо являются они, правда, жалкими и недостойными, но все-таки сыновьями нашей родины, мы должны заклеймить их огненными словами и забросать проклятьями за их позорное и губительное дело»…

Христофоро ди Негро тоже не вернулся в свою Геную. По рассказам Антонио ди Гуаско, он предал защитников солдайской крепости и те погибли, запершись в крепостном храме. Иные говорят, что он умер, защищая крепость.

Братья хана, заключенные в крепости, были тоже умерщвлены в эти кровавые дни июня 1475 года.

Джаны-Бек, участвовавший в штурме Кафы вместе с турками, был убит из мушкета, и потому Алим, сын Ширинов, за разбой не был наказан. Все доказательства, собранные Джаны-Беком, умерли вместе с ним, и это позволило Алиму оправдаться. Ему. как и его отцу, было суждено пережить двух ханов и еще больше умножить богатства Ширинского бейлика.