Виктор Бакинский - История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

И Наташа взяла. В одно мгновение они покончили с хлебом и молоком.

Хоть и близка была Астрахань, а все же прошли еще сутки, пока они добрались. Ветра не было, на море лег ненавистный им штиль. Воображению их рисовался то большелобый мальчик, покинутый матерью, то канувший в ночь Ширшов, то казак с карабином, то отец, порвавший веревку и бросившийся на офицера… Но затем мысль их перенеслась в Астрахань. Как она выглядит? Что там делается на улицах? Что они скажут матери?

Показались главная башня Крепости, очертания города. Город стоял, открытый волжскому простору. Белели стены домов, сновала шлюпки, баркасы, у пристаней тяжелыми громадами чернели баржи. Волга уходила перед городом влево и вправо, вольная, несмиримая.

Пристань. Астрахань! Астрахань! Они простились с Наташей и другими спутницами. Пошли улицей, сбросив с себя драные ботинки, которые только шлепали подошвами и затрудняли шаг, босыми ногами ощущали теплый песок. Встречные невольно перед ними расступались, а Володе хотелось подойти к углу белого здания и обнять этот угол руками. Хотелось что-то крикнуть людям, что-то объяснить…

Подошли к Артиллерийской. Жарко светило дневное солнце, отражаясь в осколках стекла, в полированных временем булыжниках. И вдруг Гуляевы бросились бежать. И бежать не было сил, и медлить — тоже не было.

Мать вернулась из Черного Яра, но ее не оказалось дома. Их обступили дворовые товарищи — мальчики, девочки. И Степка тут, и Шурочка: аккуратная, и косы заплетены. Мать ушла к своей сестре, тете Марусе. Ей одной дома было невмоготу. Дошел слух, что они, Вовка и Алешка, убиты вместе с отцом.

Степка с товарищем по двору сорвались с места и наперегонки побежали сообщить матери о приезде детей.

…Володя стоял, облокотясь о перила веранды. Алексей спустился с ребятами во двор. Володя нечаянно увидел свое отражение в окне и не узнал себя.

По лестнице кто-то медленно подымался. Володя повернул голову: мать. Они не бросились друг другу в объятия, не вскрикнули. Оба худые, истощенные, почерневшие, они встретились глазами, и мать, стоя на пороге, недоверчиво спросила:

— Где Алексей?

— Он здесь, во дворе.

Володя, приставив ко рту ладони рупором, крикнул в глубину двора:

— Лешка! Иди сюда!

Алексей вышел из-за курятника, поднялся на веранду. Мать — суровая, состарившаяся за то время, что они не виделись, — первая направилась к двери, сняла замок. Лишь войдя в прихожую и закрыв за детьми дверь, она положила руки на плечи Алешки и притянула его к себе. Не выпуская Алешку, она левой рукой обняла Володю, стоявшего рядом, и теперь уже обоих их сжимала все крепче, все тесней. Им всем троим было жарко, и они дышали друг другу в лицо.

Мать растопила русскую печь, поставила два больших чугуна с водой, чтобы дети вымылись в теплой кухне, накрыла на стол. Украдкой смотрела, как они набросились на еду. Встанет из-за стола, подойдет, погладит одного и другого по плечу, поцелует. Сама почти не прикасалась к еде.

Когда Володя с Алексеем вымылись, она усадила их против себя:

— Сказывайте.

Но они сказали только часть правды. Белые увели отца. А больше ничего не известно. Она смотрела на них внимательно, зорко, и трудно было понять: верит или не верит.

— А вам не говорили, что отца в живых нет? — спросила она наконец.

— Кто и так говорил, а кто иное, — ответил Алексей быстро, стараясь опередить Володю. — Но, может, он жив. Просто увезли.

Она отрицательно покачала головой:

— Его белые расстреляли. Сами знаете. И я знаю. А и не знала бы, так по Вовиному лицу сейчас же видно… Вот смотрю на вас и не верю. И трогаю себя за руку — может, сплю? Кроме детей, ничего в жизни не осталось. Ваш отец с германского фронта приехал да только лишь поманил — и насовсем ушел. И Саня почти в одночасье с ним.

Она сморщилась, сдерживая слезы. Но они текли по щекам. Братья отвернулись.

Наконец мать обтерлась платком, и они стали рассказывать ей, как скрывались в степи, как ехали в Астрахань. Она слушала не перебивая. Алексей выждал момент, спросил:

— Верно ли, что на Астрахань наступают белые? Нам на промысле говорили.

— Фронт — вон он, рукой подать, — и показала кулаком в угол. — Почти что под городом. И наш Илья там.

— Илья?!

— У нас под боком в тифу лежал, а мы и не знали. И домой без нас приходил, его Степка и другие ребятишки видели. И Сергей Иваныч тиф перенес. И тоже пошел воевать.

— А по городу идешь — как будто обыкновенная жизнь…

— Так кажется. Едва лишь вернулась от Сани, у меня с Горкой с этим встреча была, — нехотя сказала мать. Братья насторожились. — Нечаянно столкнулись. Ведь я знаю: иные мещане радуются, ждут: генерал Драценко да астраханские и прочие казаки придут, белыми булками накормят. Может, и этот ждал? Да его, пожалуй, и те и другие попотчуют! «Сколько, говорю, ты незаконных обысков, арестов сделал, сколько, душегуб, людей извел?» — «А вы, говорит, тетя Дуня, меня хотите под расстрел подвести?» — «Да, отвечаю, хочу. Мне известно: от Чека скрываешься!»

В комнате стало тихо, только со двора неясное приглушенное пение. Мать поднялась, выпрямилась у окна, как бы недоступная для обыкновенных чувств.

— Где же он теперь, Горка? — несмело спросил Алексей.

— Удрал, — не оборачиваясь, сказала мать. — Кому охота под расстрел идти? Совсем, говорят, из города ушел. Думаю, чужую фамилию взял… Да у меня теперь не то на уме. Илья. И мы с вами. — И повернула голову, и непонятных глаз ее было не узнать…

…Наступили сумерки. Во дворе девочки, сойдясь в круг, взявшись за руки и обратив лица к еще светлому небу, пели звонкими, чистыми голосами:

Братья вышли на улицу. Вечер был теплый, какой-то совсем новый, грудь теснит. А небо — высокое, просторное. «Слети к нам, тихий вечер…» Нет отца, нет Сани. Неужели нет Сани?.. Нашего… Сани… Гуляева!.. Он был нашим братом! Где Саня?!

Едва слышна песня со двора — как бы молитва. Люди давно живут без молитв, и церкви разрушены или опустели, и старые люди говорят: не стало у человека бога в душе. Но где он — бог? Куда он дел Саню?

— Если война продлится еще с год, то и я уйду, как Сашка, — сказал Алексей.

Мать будет плакать. Да что сделаешь. Они, гуляевские орлята, летали за море, людей повидали.

В небе зажглась первая звезда. Володя любил следить, как вспыхивают одна за другой звезды. Что сулит им завтра? Ему, Алексею, матери? Илье? Он словно ждал ответа от бледных светил, от уличной толпы, от домов, в окнах которых начал появляться свет, и от самого себя.