Виктор Бакинский - История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

Оглушительный треск возвестил сомлевшей команде о гибели реюшки. Средь полной разрухи они перенесли на лед тулупы, одеяла, скудный провиант, остаточный запас дров и просмоленной пакли, брезент. Борясь с ветром, развели костер. Огнем растапливало лед, и они толпились поодаль. Так провели остаток студеной ночи. Но возможно, огонь и привлек внимание одного из пароходов, что пробирались во льдах.

Он долго тащился к ним — винтовой пароход, обрисовавшийся вдали как сон, как мираж, из века в век лихорадящий умы моряков, потерпевших крушение. И вот обычная нелегкая в этих условиях возня с трапом и подъемом людей на борт. Только теперь ловцы ощутили настоящее тепло и подобие домашнего очага. За этой возней последовали поиски уцелевших рыбниц и подчалков. Среди новых знакомцев, подобранных пароходом, такие же обмороженные, как Алексей. Долог и льдист был путь к Астрахани. И известия — лучше бы их вовсе не слушать. Утонул Кабачков. Не верилось, что такого может взять смерть. А взяла. Под лед ушел.

…Притащились. Город ветров с его белыми ошеломляющими зданиями, родной город — вот он. Не во сне ль приснился?

На пристани толпились люди и среди них — мать с Вовой. Они встречали почти каждый пароход, возвращавшийся с моря. У матери было темное, словно обугленное лицо. Она кинулась к Алексею.

Вова коротко поведал Алексею о своих делах. Он объявился в городе два дня назад. Матери он сказал, как нечто достоверное, что пароход подобрал Алешкину рыбницу и ведет к городу. А как иначе?..

— Хорошо, что ты не подвел меня, — сказал Володя.

— Илье надо писать, — сказал Алеша, обращаясь к матери. — Он подумает, я ему хотел доказать, а я никому ничего не собираюсь доказывать.

От Ильи было письмо, он вновь ныне с Верочкой, собирается восстановиться в университете, окончить на врача, но пока не демобилизован, иначе примчался бы.

Алексей целую неделю отлеживался дома, отогревался. Ноги побаливали. Пальцы на ногах темненькие — обморожение сказалось все же. Да ничего. Ему не на Севере с Фритьофом Нансеном путешествовать. Когда прыгали ради озорства с крыши двухэтажного дома, мог обе ноги поломать.

Мать взялась лечить его своими способами. У нее на все были средства: против обморожения, ожогов и всяких болезней. Но на улицу пока не выпускала. Успеется, У нее и на этот счет была своя метода.

Что ж делать… Алеша читал книги по истории древнего и нового мира и даже потребовал новых, и Володя побежал собирать их по библиотекам.

Книги эти стали для Алеши сладкой отравой. Мысль его терялась средь судеб различных великих деятелей и целых народов. Вот так и прошли по земле — империи, народы, поколения…

Тем временем и свои — Саня, Осип Игнатьич, отец, Фонарев — многие вставали перед глазами. Живые и мертвые. Ум его не в силах был понять, охватить все, с чем он столкнулся за свои пятнадцать лет. Собственная его жизнь показалась ему слишком незначительной. Отчего же он на миг убоялся там, на море? Богу молился. А сейчас совсем отринул бога.

К нему приходили девочки из студии, из школы, но чаще всех — Симка. Болтала без умолку, охорашивалась перед зеркальцем. Алеша неохотно рассказывал о море, о толстом высоченном ловце Павле.

— Этот — настоящий бизон. Бизон с виду неуклюжий, да бегает быстро, а Павла не очень сдвинешь. Но так же боится холода. От его веса лед по всему Каспию пополам треснет. Но и его рыбаки пожалели.

— А кто такие бизоны? — спросила Симка. — Я думала, козочки…

Алексей посмотрел на нее.

— Птички! Чирик-чирик! Ты почитай. От этого у тебя румянца на щеках не убавится.

— Иные барышни и образованные и личиком ничего себе, а замуж — ждут, выбирают и просидят в девках.

— А ты? Замуж собралась?

— Придет время — соберусь. Я не хромая, не горбатая. Шестнадцать лет. Мне один шаромыжник сказал: «С тобой пора любовь крутить». А мне тьфу!.. Разве мне такая любовь нужна? — Она как-то уж очень внимательно посмотрела на Алексея. — А и ты молодцом стал. — Помолчала. — Хоть бы поухаживал.

Алексей отвернулся. Поморщился страдальчески:

— Я не ухажер.

И вдруг Симка перестала ходить.

— Что же так? — спросил Володя.

— «…и дал жестокий мне отказ».

— Кто кому дал отказ?

— Она мне! — съязвил Алексей.

Пока Алексей по настоянию матери отсиживался дома, она приносила ему новость за новостью. Пришел с фронта Фонарев Сергей Иваныч! После тяжелого ранения и разных госпиталей. Пока у чужих людей ютится. Покашливает — тоже после ранения. И молодуха у него появилась.

— Ничего себе на лицо, и стать есть. А так — мещаночка. Бойкая, сто слов в минуту. Отдам им большую комнату. — Она имела в виду комнату, которую занимал перед началом гражданской войны Рабочий комитет. — Пока без ордера поживут. Хлопочет.

— Не подходит ему мещаночка.

— Он нас с тобой не спрашивал, — ответила мать. — А тетя Аня, моя сестра, уезжает в Баку. В ее квартиру переселимся. С тетей Сашей по соседству будем жить. Этажом выше. Квартиру-то помнишь?

Где ему помнить? Один только раз и был у них. С Вовкой. Вовка научил Гришку, двоюродного брата, площадным словам, а тот пойди на кухню и одним духом выпали их прислуге! А та — хозяевам жаловаться. И дядя Самсон, гигант, вежливо так взял его с Вовкой за плечи — и за дверь. До свиданьица. Больше не приходите. Давно это было!

— Значит, в буржуйской квартире поживем, — сказал он.

— Он учитель гимназии был, Самсон Львович, а не буржуй! И Сашин муж, Иван Абрамыч, никакой не буржуй, а конторский служащий! Был старшим в конторе, не последним человеком, да ведь и не буржуй. Ты будь вежлив с ним, он человек строгий. Председатель домкома он, без него и в квартиру не въедешь.

— Да ну его!.. Я прочитал очень интересные книги! Раньше я многое представлял неправильно.

— Только с учителем не спорь…

В окна пробивался дневной свет. С той стороны, где ходят люди, где ребята перебрасываются камнями или сражаются на шашках-палках. С воли.

И Алеша вдруг вскинулся: ничего нет сладостней и невыразимей воли. Нетерпение, как у тех хищных и нехищных в зоопарке, что без устали ходят вдоль железной клетки. В нем заколотилась, волнами перекатывалась в груди жажда воли, движения.

Он вышел на улицу. Здесь ли он вырос? Из какой страны, с какого полушария приехал? Все новое. И тишина — благостная. Будто никогда не было той страшной путины, леденящего ветра… Море стало для Алеши как бы сколком всего, что есть на Земле: тихих радостей, напастей, бурь и лихолетий.

И в школе было все новое. Даже лица, разговоры сверстников. Однако замкнутая натура Алексея вскоре взяла свое, и он вновь стал сдержанным, немногословным.