Джордж Грин - Страж

Лишь взглянув на нее, я сразу же ощутил две вещи. Во-первых, я понял, что это самое прекрасное создание на свете. Во-вторых, я почувствовал печаль, которая окутывала ее, словно вуаль. Хотя ее улыбка и пронзила мое сердце, как солнечный луч пронзает тьму, я почти увидел окружавшую ее пелену печали.

От неожиданности мы все на мгновение замерли, но Найзи, казалось, просто превратился в камень. Он смотрел на нее, не говоря ни слова, не шевелясь, так долго, что казалось, будто прошел целый месяц. Мы бы, наверное, до сих пор там и стояли, если бы Ардан в конце концов не решил: хорошего понемножку; он побежал в ручей, высоко поднимая колени, чтобы не упасть. Ардан врезался в Найзи, и тот кувырком полетел в воду. Все начали смеяться, глядя, как они барахтаются в воде, и очарование момента растаяло. В конце концов Найзи спихнул с себя Ардана и посмотрел на нее, стеснительно улыбаясь. Она ответила ему улыбкой, и Найзи улыбнулся снова — так широко, что казалось, у него вот-вот отвалится верхняя часть головы. Казалось вполне естественным, что она, перейдя ручей, согласилась присоединиться к нашей трапезе, — это стоило сделать хотя бы для того, чтобы Найзи не выставил бы себя еще большим идиотом.

Ее звали Дердра. Она видела схватку с кабаном от начала до конца, и ее голос дрожал, когда она рассказывала о храбрости Найзи. Тот слушал ее, и у него при этом были глаза голодного человека, увидевшего стол, заваленный до потолка всевозможными яствами. Если бы я на тот момент еще не верил в любовь с первого взгляда, то, посмотрев на Найзи, лишился бы малейших сомнений по этому поводу.

Охота была закончена. Ардан и Эйнли отправились пострелять по птицам, а я дремал в тени, вполуха слушая, как Дердра и Найзи болтали без умолку. Это продолжалось весь день. Иногда они даже не останавливались, чтобы перевести дыхание, иногда не говорили ни слова, просто уставившись друг на друга с таким жадным любопытством, которое я никак не мог бы назвать здоровым. Они сидели рядышком на берегу ручья, близко, как два глаза на одном лице, и так же, как глаза, ни разу не коснулись друг друга. Когда настала пора уезжать, она бросила на Найзи взгляд, от которого у такого старика, как я, остановилось бы сердце, и заставила его пообещать, что он вернется на то же место на следующий день. Взобравшись на коня, Найзи гордо выпрямился, так, что чуть не уперся головой в небо, посмотрел ей в глаза и сказал:

— Я приеду.

Мне тогда показалось, что он выполнит свое обещание, даже если настанет конец света.

Домой мы возвращались молча. Оуэн с большим удовольствием выслушал историю о вепре, и разразился на редкость глупым безудержным смехом, когда я рассказал ему, как едва избежал смерти. Потом я рассказал ему о Дердре. Как только прозвучало ее имя, смех захлебнулся, словно Оуэна огрели по щеке.

— В чем дело?

Он вдруг стал очень серьезным.

— Разве я не рассказывал тебе историю о Дердре?

Я издал почти беззвучный стон, потом решил быть честным и сопроводил пронзившую меня боль соответствующими звуками.

— У меня болит рука, и вообще, мне нужно выпить, — тряхнув головой, сообщил я. — Ты не можешь изложить ее покороче?

Разумеется, он не мог. Эту историю он раньше рассказывал у костра, и не знал, как это можно сделать по-другому. Впрочем, мне кажется, что он все-таки решил попытаться быть кратким хотя бы раз в жизни, поэтому я тоже пообещал себе попробовать его не прерывать.

— За шестнадцать лет до того, как Сетанта появился в Имейн Маче, у Фелима, сына Далла, родился ребенок. Конор, Каффа и все воины двора приехали навестить новорожденную девочку, ибо хлебосольство Фелима славилось на весь Ольстер.

Конор взял ребенка на руки и улыбнулся. Девочка была на удивление маленькой, с черными волосами и зелеными глазами, а ее кормилица сказала, что она с самого рождения ни разу не заплакала.

Конор повернулся к Каффе.

— Предреки ее будущее! — закричал он. — И пусть оно будет хорошим!

Каффа напряженно засмеялся и удалился, чтобы развести костер и приготовить жертву богам. Король со своими людьми направились в пиршественный зал, намереваясь приступить к празднеству, на ходу крикнув Каффе, чтобы тот поскорее принес им добрые вести.

Этот пир наметили еще в тот день, когда стало известно о том, что Дергара, жена Фелима, должна стать матерью, и с тех пор гонцы разъезжали вдоль и поперек по всей стране в поисках особых угощений, пока переплетение их следов не стало похожим на узор шали богатой женщины. Король и его люди принялись за угощения и совсем забыли о Каффе, отсутствовавшем дольше обычного. Когда король, обернувшись, увидел за своей спиной жреца, он немало удивился. Друид молчал, а лицо его было мрачным.

Конор приветствовал его радостным криком, предложил ему вина и еды, а потом сказал, чтобы тот прочитал всем свое предсказание. Сначала Каффа отказался и попросил короля о личной аудиенции, но Конор и слушать об этом не желал, настаивая на том, чтобы жрец как можно громче объявил всем новости.

Каффа встал подле короля и начал говорить. Голос его был тих, но те, кто находились поближе, уловили интонацию его речи и зашикали на своих соседей, так что через несколько мгновений его мягкий голос отчетливо зазвучал в умолкшем зале, как шаги палача по плитам тюремного двора.

— Ребенка назовут Дердрой и она будет самой прекрасной женщиной в Ирландии.

— Отличные новости! — воскликнул король.

Некоторые из присутствующих сдвинули кубки и принялись радостно кричать, но большинство гостей видели слезы, беззвучно стекавшие по щеке жреца, и хранили молчание, зная, что новости могут обернуться дурным предзнаменованием. Каффа продолжил излагать свое предсказание, стараясь не смотреть на короля.

— Ей не будет равных по красоте, цветы завянут от зависти, когда она пройдет мимо, а все звери будут мирно сидеть у ее ног. Она прославится многими делами. Речь у нее будет прекрасна, ум — быстрым, нрав — ровным, воля — сильной. Все женщины будут мечтать о том, чтобы она стала их подругой. Все мужчины станут завидовать ее мужу, ибо она сохранит верность единственному мужчине до самой смерти.

Каффа умолк. Казалось, на какое-то мгновение его подвел голос. На противоположном краю стола прозвучало непристойное замечание, так и оставшееся без ответа, и говоривший покаянно умолк. Каффа поднял голову и посмотрел поверх сидевших за столом людей, затем устремил взгляд как бы сквозь крышу, к далеким звездам.

— История Дердры станет величайшей историей любви из всех, что когда-либо рассказывали в Ирландии.

Конор с грохотом ударил кубком по столу.

— Значит, сами боги нам благоволят! — воскликнул он. — Ибо у Ольстера уже есть величайшие герои, а теперь будут и величайшие влюбленные! Как славно жить в такое время!