Николай Шадрин - Сестра милосердия

— «Ослабелла», — промокнул ей пот Колчак, — отдохните у меня на вилле.

И она в изнеможении тряслась от хохота и постанывала от боли. Все-таки ей было очень радостно рядом с Колчаком, и она не могла болеть в таком счастливом настроении. По крайней мере, долго. Все говорило о том, что скоро пойдет на поправу.

Перебирала пальцами волосы, что-то шептала, дышала в затылок. Наклоняясь, касалась волос то той, то другой щекой, щекотала губы жестким ежиком. Так в вихор, только пуховой, целовала сына Володю. Вздохнула — чуткий Колчак встрепенулся.

— Спите, спите, Ваше Превосходительство, — надавила ладонью на затылок. — Баю-бай!

И адмиралу радостно почувствовать себя маленьким мальчиком, в объятиях пленительнейшей из женщин. Повел головой, укладываясь щекой на ладони. И, тревожащий душу аромат! У нее всегда какие-то особые, пахнущие свежестью духи. Однажды, в Америке, уловил такой же аромат и шел за женщиной два квартала — пока им не заинтересовался полицейский. Пришлось извиняться!

— Что такое? Что такое? — шептала Анна над головой и опять гладила по жесткой его шевелюре. — Химера моя, засыпай, милая химера, — это было ее шуточное ругательство и оно особенно нравилось ему.

— Химера, — буркнул ей куда-то в живот — и она засмеялась от щекотки и какого-то нового светлого чувства.

Лицо Занкевича цвета пергамента. Под глазами мешки. Доклад его был недолог и ужасен по содержанию.

Партизаны, представляясь авангардом красной армии, беспрепятственно брали города. Насмерть перепуганные власти тут же снимали с себя полномочия. Ново-Николаевск считался неприступным. Одного войска польского десять тысяч штыков. Завязались бои — в два дня город пал. Колчак смотрел на проплывающий за окнами березовый лес и молчал. Что тут скажешь? Вот остановит дикая орда, всех переколет, как бабочек.

— Сколько мы потеряли под Ново-Николаевском? — прервал Колчак.

— Сводки уточняются, но на сегодня можно твердо и с прискорбием сказать, что утрачено два бронепоезда, около двухсот орудий, около тысячи пулеметов. Двести эшелонов с имуществом, хлебом…

Колчак захохотал. Занкевич поежился, ожидая удара по голове.

— Замечательно! — всплеснул рукой. — Великолепно! Потери на целый бронепоезд меньше, чем в Омске! — и опять отвернулся и смотрел на мелькающие за окном деревья, будто первым хотел заметить наведенную на поезд батарею.

Убить одного, чтобы спасти тысячи! Что может быть заманчивей? Но как? В техническом смысле? Из пистолета? Бомбой? Аким дважды помогал в изготовлении адской машины — дело не хитрое. Патрон с бикфордовым шнуром, камера гремучей ртути. Закамуфлировать под школьный ранец, или даже втиснуть в музыкальный инструмент. В гитару!

То есть, конечно, можно и из револьвера. Да только на каждом углу военный контроль. Шагу не успеешь ступить — сцапают. То есть, в живых остаться после акции невозможно.

Аким в своей специальной одежде, с молоточком на аршинной рукояти, не вызывал никаких подозрений. Да еще железная коробка со смазкой. В этой коробке можно такого черта спрятать — на всю железную дорогу грохоту хватит. Говорят, Колчак — первый специалист по минному делу. Почему и не устроить ему полет в рай от любимой машинки? Только не надо торопиться! Много товарищей погибло по неосторожности. И при засыпке пироксилина, и так.

Шел по линии вдоль состава, выстукивал оси: не треснуло ли чего? Не перегревается ли? Аким человек разговорчивый, веселый, быстро сошелся с обслугой, старался всем угодить, и теперь ходил по вагонам, как по родному бараку. Стукнет по колесу, прислушается, а сам зыркает в ту и другую сторону. Жалко не в литере «В»! Там-то уж добрался бы до кысика с черными орлами. Уж умудрился бы захлопнуть ему хайло на веки вечные.

Снег под ногами яблочно хрустел. Маленькое, холодное солнце клонилось на запад. От паровозов поднимались белые дымы. За все время подготовки покушения не покидало чувство азарта. Когда-то он охотился, правда, в основном, на рябчика, но это не имеет никакого значения! Тут тоже охота. Только самая опасная, на самого крупного, «красного» зверя. Убей такого — и все! Равносильно победе над целым полком. Да что там — над армией! А делов-то: подложить железную кубышку! Или еще проще — надавить на спусковой крючок. Хлоп — и ты в истории! На веки веков, как Спартак!

Аким был не один. Еще кондуктор из головного вагона. Он-то и устроил на литерный поезд. Друг к другу не ходили, а так, встречались «на межуделах».

Заметив напарника, полез под вагон, не переставая греметь молотком. Кирьян подходил вразвалку, время от времени тоже позвякивал.

— Я револьвер добыл! — взвизгнул навстречу Аким. — Выменял на хлеб!

— Ты!.. Не это!.. — затрясся товарищ. — А то! — и опять молоточная дробь по металлу. — Наган он выменял!

— Когда же он выйдет? — горячился Аким.

— В Ново-Николаевске выходил. Что же спрятался со своим пистолетиком?!

— Охрана шибко здоровая! — стукнул по станине, вылез наружу и долго, жадно глядел в сторону головного состава. Там бьется черное сердце белой армии, которое нужно остановить, чтоб началось новое, счастливое время для народов России.

Кирьян был каким-то мерзлякой: шея несколько раз обмотана длинным шарфом, в рукавицах — а трясется, и нос посинел.

— Дай в зубы, чтоб дым пошел!

Кирьян достал из кармана кисет, книжечкой сложенную газету. Принялся вертеть.

— Да неужели нас всего двое? — допытывался Аким. — Вдвоем мы не управимся.

Кирьян высыпал щепотку на листок, облизал край, кое-как скрутил неловкими пальцами, завернул и защипнул конец. Аким тряс зажигалку, чтобы ватка намокла бензином. С натугой чиркал по кремню — искру прошибало, а огонек не занимался. Кирьян, подскакивал с ноги на ногу. Сапоги гремели, как деревянные.

— Заколел! — передернулся от озноба всем телом.

— А у нас нет такой бомбочки? Чтобы дрысь — и всмятку! Говорят, есть такая, немецкая?

Кирьян зашипел, как кот, оглянулся на солдат. Те стояли на пригорке, прохлаждались, «дышали воздухом». Опять застучали молотками, склонились к колесу.

— Если бы знал, что ты такой — ни в жизнь бы не связался! — свистел шепотом Кирьян. Оно и понятно: человек семейный, на виселицу никак не охота. — Наше дело — наблюдать! Кто подъехал, кто уехал, — затянулся, передал самокрутку Акиму. — Дезертиров много?

— Да есть. В Ново-Николаевске дивно осталось.

— Во-о! — обрадовался Кирьян. — А наган свой выкинь! Или, лучше, обратно отдай. Скажи, что не нужен. Наше дело наблюдать! — горячо дунул в самое ухо.

— Там, где злая охрана с пулеметами — там «запас». Вагоны с красными крестами. А куда генералы бегают — там он.