Василий Лебедев - Обречённая воля

— Да ну? — обрадовался Булавин.

— Истинно говорю. Народишшу привалило много! Все тебя ждут не дождутся.

— А ты чего тут?

— Траву ишшу.

— Какую?

— Царёв посох.

— Не помогает… А в карманах чего набил?

— То семя крапивно, дядьке Антипу подносье лечу, а то гниёт обрезаной-то нос.

— Рад поди, что племянница его цела осталась, а?

— Надо бы не рад! Да она не зело глядит на меня.

— Повремени чуток, вот отыщешь клад Разина — заманишь.

Отдохнуть Булавину не пришлось: казаки узнали, что приехал атаман, потянули его на круг.

— Слухайте, атаманы-молодцы! — набираясь последних сил, заговорил Булавин. — Был я на Черкасском городе, проехал вдоль запольных станиц и новорубленных городков — везде подымает саблю казацкий люд, токмо сумно глядят старожилые понизовые казаки — те, что ныне Москвой прикормлены.

— Порубать их!

— Вывести их! — раздались крики.

— Тихо вы! Дайтя атаману слово молвить!

— Досуг нам, атаманы-молодцы, глядеть на них! Много ли их — едина жменя наберётся, а дел у нас превелико. Завтра наутрее надобно нам отправить легковые казачьи станицы по всем рекам до самой Волги, да надобно нам о зиме подумать, где зимовать нам.

— На Москву пойдемтя, на боярски постели!

— На Москву, атаман, веди!

— На Москву покуда не поведу вас и не пущу, понеже сил у нас велми мало. А Москва сама сюда придёт, всеми полками со бояры, вот тут нам и надобно волю отстаивать.

— Гутарь нам, чего велишь?

— Давай нам своё атаманово слово!

— А слово моё таково есть: надобно весь Дон со всеми запольными реками поднять — от Запорог до Волги-реки и единою силою встретить супостатов!

— Верно гутарит атаман!

— Чего велишь?

— Велю крепко думу думать про оружие да про лошадь. Ничего не жалеть ныне — всё выложить на алтарь воли нашей! Отправиться во царёвы и порубежны городы, а кому и во Черкасск за покупкою того оружия, а сбор учиним в городках — в Торе, в Маяках, в Изюме мы городки энти днями приберём, а Шидловского побьём!

— Добро атаманово слово! — вскричал Стенька. Он теперь остался есаулом вместо убитого Цапли. — Я крест золотой отдаю безоружным! Токмо не пропивать, а не то сабля моя сыщет ту окаянную шею!

Поутру Булавин разослал легковые станицы со своими походными атаманами по всему Придонью, а сам с двумя сотнями направился на восток, к Боровскому городку.

Булавин ничего не сказал казакам о переговорах с Максимовым, поскольку за дорогу из Черкасска он пришёл к выводу, что надежда на войскового атамана плоха, лишь бы он не мешал, да не слушал царёвых писем, которые теперь пойдут.

Боровской городок встретил конницу Булавина колокольным звоном, как на пасху. Жители и сам атаман вышли с хлебом-солью. В съезжей избе и по куреням угощали победителей пивом и мёдом хмельным. На другой день собрали всеобщий круг, и Булавин снова держал своё атаманово слово. От казаков уже знали о разгроме отряда Долгорукого, и теперь всем не терпелось узнать о планах повстанцев. Булавин, не таясь, поведал боровским жителям и казакам, что готовит великий поход за волю Дона, за оборону беглого люда.

— Этак росколыхали вы всем государством расейским, а что вам делать, ежели придут войска из Руси, тогда и сами пропадёте, и нам с вами тоже пропадать!

Булавин присмотрелся к пожилому казаку, крикнувшему такие слова, окинул боровчан взглядом — тоже беспокойным, — и громко обнадёжил:

— Не бойтесь! Начал я это дело непросто. Был я и в Астрахани, и в Запорожье, и на Терках, и по многим станицам и новорубленным городкам проехал, и астраханцы, и запорожцы, и терчане, и донские казаки — все мне присягу дали, что будут к нам на вспоможение и в товарищи. Скоро они будут к нам! А ныне пойдём мы по казачьим городкам — в Новое Боровское, в Краснянск, на Сухарев, на Кабанье, на Меловой Брод, на Сватовы Лучки, на Бахмут. Идучи по тем городкам, станем казаков к себе приворачивать, а ежели которые с нами не пойдут, оставя нас одних супротив полков царёвых, то мы, назад вернувшись, не пощадим — таково ныне прилунилось на Дону, не обессудьте… А как сберем войско, то пойдём по городкам до Рыбного. И конями, и ружьём, и платьем наполнимся, а потом пойдём в Азов и на Таганий Рог и освободим всех ссылочных и каторжных, которые нам будут верные товарищи.

— Ладно слово твоё атаманово!

— А дальше чего? — спросил всё тот же старый казак.

— Зиму перезимуем, а на весну пойдём на Воронеж и до Москвы!

— Силы мало, атаман.

— Сейчас мало, потом будет довольно! Вы ещё увидите, как забродит Дикое поле! Ну, кто с нами заедино?

Одна за одной склонялись к Булавину станицы — Шульгинская, Белянская, Новое и Старое Боровское, Новый Айдар и, конечно же, Трёхизбянская, атаманова станица. До самых дальних станиц долетала весть о возмездии булавинцев за поругание боярами казацкой воли. Казаки с утра до ночи шумели на кругах, требуя у атаманов идти к Булавину. Голутвенные казаки сами сколачивались в небольшие отряды и двигались на Донец, за ними увязывались толпы беглых, увидевших, наконец, в Булавине своего защитника. Ходили слухи, что там, где прошли булавинцы, всюду устанавливается старая воля — гонят царёвых слуг, снимаются запреты на рыбные ловли, пн звериные, соляные, селитряные и иные промыслы, всюду берут под защиту тяглых холопских людей, служивых и прочих.

Небольшой отряд Булавина, после того как он разослал легковые казачьи станицы в разные стороны для «приворачивания» и сбора к себе казаков, снова стал пополняться. Конные и пешие двигались от станицы к станице, находя пищу и кров, нередко встречая сопротивление верных царю станиц. В Старом Айдаре около трёхсот казаков не вышли к Булавину и не пустили его отряд в станицу. Стало ясно, что небольшой победы над отрядом Долгорукого мало для серьёзной вспышки немедленно. Требовалось время, чтобы это событие переварилось в головах, улеглось и вылилось в единодушное стремленье поднять саблю за волю Дона. Это чутьём угадывал Булавин и не торопил, а скорей сам придерживал развитие событий. Он ждал вестей с разных концов Дикого поля. Он ждал атамана Некрасова, чтобы обсудить всё, поразмыслить в две головы. Он втайне надеялся также, что Максимов поддержит его, ждал ответов на письма в Черкасск, но ответов не было. Оставалось или посылать кого-то, или жить слухами.

Вскоре прискакал из Бахмута Окунь. Он отвозил в старый курень Булавина семью Русиновых и узнал, что по Айдару с понизовых станиц идёт черкасское войско.

Булавин всё ещё надеялся на мирную встречу со старшинами и их отрядом. Близ городка Закотного он не дождался посланных к тому отряду пластунов — их поймали, но прискакали из степи два казака с опаской, что понизовое войско идёт для смертного бою с булавинцами.