Тейн де Фрис - Рембрандт

Обняв Магдалену за плечи, она повела ее в соседнюю комнату. Ни слова не было произнесено между обеими женщинами о Титусе, но они хорошо поняли друг друга: слезы и дрожащие губы одной были так же красноречивы, как нежная заботливость другой.

Весь вечер Магдалена оставалась у постели Титуса и помогала Яну Сваммердаму менять компрессы. Ее удивляло, что всем казалось естественным и ее присутствие здесь, и ее горячее участие к больному. Даже долговязый беспокойный биолог, в первую минуту напугавший ее своим блуждающим взглядом, теперь помалкивал и усмехался, глядя, как она склонялась над Титусом.

Она склонялась над Титусом… Заветная, казавшаяся неосуществимой мечта последних трех лет неожиданно сбылась! Как только Магдалена хоть на мгновенье оставалась вдвоем с Титусом, который все еще никого не узнавал, она гладила его виски дрожащими пальцами, — вот оно, горестное исполнение ее неуемного желания. Жизнь начиналась заново, как в ту ночь, когда она впервые осознала свою любовь. Она была счастлива, видя, что прохлада ее рук хотя бы на миг приносит облегчение его пылающей от жара голове. Она гладила его лоб и меняла компрессы такими нежными прикосновениями, на которые никогда раньше не была способна.

Целую неделю метался Титус в изнурительном горячечном бреду. Корнелия или де Гельдер приходили ежедневно и робко, озабоченно справлялись, как он себя чувствует. Рембрандт пришел один только раз. Его подвели к постели. Покачивая головой, он наблюдал за тем, как Ян Сваммердам поил Титуса какой-то микстурой. С отсутствующим видом и без всяких признаков тревоги он спросил:

— Кто же здесь болен?

— Титус! — сказали ему.

Все так же покачивая головой, Рембрандт тихо рассмеялся. Потом хитро погрозил кому-то пальцем. К ужасу окружающих он с детской убежденностью произнес;

— Но Титус-то ведь в отъезде…

Отвернувшись и даже не глядя больше в сторону больного, он подхватил Франса Коопаля под руку и пошел с ним к выходу. Но и там он не отпустил Коопаля и стал рассказывать ему какую-то путаную историю о замечательных делах, которые будто бы ведет Титус, и о сказочных богатствах, накопляющихся в доме. Франс Коопаль призвал, наконец, на помощь Аарта де Тельдера. Тот увлек за собой впавшего в младенчество учителя и проводил его на Розенграхт.

Когда Титус пришел в себя, начал узнавать окружающую обстановку и глаза его пытливо и удивленно заскользили по стенам гостиной, Магдалена ван Лоо бесшумно покинула комнату. Сердце ее билось от мучительных сомнений. В это утро Сваммердам долго сидел возле кровати и, наконец, уверенно произнес:

— Теперь уж дело пойдет на поправку.

Слова эти прозвучали для нее, как музыка небес, по вслед за тем ей стало страшно.

Что знает она о Титусе? На что может надеяться?

Боясь потревожить больного, все осторожно стали заглядывать в гостиную, где он, радостно и беспомощно улыбаясь, лежал в постели. Тиция Коопаль спохватилась, что не видит племянницы. С женской чуткостью она догадалась о причине ее отсутствия. Магдалену она нашла в бельевой. Кусая носовой платок, девушка смотрела из окна на старый канал, на который, кружась, падала осенняя листва…

Увидев тетку, Магдалена разразилась слезами. Краска медленно залила щеки Тиции Коопаль. Она, старшая, ничем не отличалась от своей младшей подруги: и она мечтала о том, в чем сама не признавалась себе в самых сокровенных тайниках души… Вечная женская греза продолжала жить в ней во всей своей девственности, оказавшись сильнее мимолетных радостей множества любовных приключений и спокойной супружеской привязанности в длительном браке. Магдалена не противилась, когда Тиция по-матерински обняла и прижала ее к себе. Она вся трепетала и не осмеливалась поднять глаза. А Тиция Коопаль шепотом успокаивала ее:

— Не бойся, Магдалена. Успокойся. Пусть он только выздоровеет…

Обе знали, о чем идет речь. Ни единым словом не обмолвились они о надежде, которую обе лелеяли, о страстном желании, которое обе носили в сердце — одна с материнской самоотверженностью, другая — в тоске и страхе влюбленной, — с того самого мгновенья, как впервые разглядела в Титусе мужчину…

И вот все завертелось, быстро, как во сне, когда годы превращаются в минуты и события, вытесняя друг друга, сменяются с калейдоскопической быстротой…

Магдалена не отходила от постели больного, и Титус купался в счастье. Люди, значительно менее тонкие, чем он, и те поняли бы, что значит, если женщина внезапно отметает все общественные условности, стоящие на ее пути, и проявляет самоотверженность, достойную удивления. Много дней подряд наслаждался Титус теплом нежной заботливости, которой Магдалена окружала его. Это было так неожиданно… в особенности, если вспомнить ее поведение в те дни, когда надменная, холодная и мечтающая о легкой победе, она приезжала в его лавку и старалась завоевать расположение Рембрандта и Хендрикье…

В долгие послеобеденные часы, когда сентябрьское солнце распыляло по всему дому бледное золото и силы его постепенно восстанавливались, Титус раздумывал над прошлым и над тем, какое место занимала в нем Магдалена. Он помнил, что она восхищала его и лишала покоя, и думал о внезапно происшедшей с ней перемене, о неправдоподобных сплетнях, распространявшихся о ней.

Теперь, наконец, все разъяснилось. Она здесь, в доме тетки — удивительно, ведь ему никогда не приходило в голову, что Тиция и ее тетка! — и ухаживает за ним. Она отстраняет Яна Сваммердама, когда наступает время принимать лекарство; она подает стакан, когда Титус просит пить; а однажды, прикинувшись спящим, он почувствовал на лбу ее дыхание.

Титус никогда не помышлял о женитьбе; да и на ком ему было жениться? Но ему льстило, что есть вот такая женщина, которая любит его, что именно ради него она отказалась от блестящей светской жизни и сейчас, наперекор всем городским кумушкам, покинула родительский дом и выхаживает его, его, Титуса. Когда днем его оставляли одного, он вместо того, чтобы поспать, как ему полагалось, лежал в эти долгие часы мертвой послеобеденной тишины с открытыми глазами, чувствуя, как крепнут силы, а душу охватывает истома и радость.

Он стал пошучивать с Магдаленой; схватив ее за руку или за платье, не отпускал, пока не поцелует ее в щеку или в лоб. И каждый раз он видел, как вспыхивало лицо Магдалены румянцем радости, как глаза ее, точно звезды, лучились золотом.

Когда ему разрешили небольшие прогулки, Магдалена всегда сопровождала его. Тиция Коопаль, оставляя их вдвоем, подавала знак служанке, чтобы та вышла, кивком головы выпроваживала Яна Сваммердама и, хотя вполне отдавала себе отчет в рискованности своих действий, останавливала строгим взглядом даже Франса Коопаля, когда тот, озабоченный судьбой влюбленных, пытался выяснить положение вещей.