Руне Улофсон - Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей

Вот почему, после неудачной попытки сделать книксен перед архиепископом Кентерберийским, она совсем упала духом. Больше приседать ей, правда, не пришлось: наоборот, в очередной толчее, ожидавшей королевскую невесту у собора, все сами кланялись ей и приседали. Одну из женщин Эмма сразу же узнала.

— Гуннхильд, — воскликнула она, и обе обнялись. Эмма, обвив руками шею подруги, изо всех сил старалась не заплакать. — Что ты делаешь в Кентербери?

— Об этом поговорим после, — отвечала Гуннхильд. — Но я здесь, чтобы поддержать тебя, по милостивому приказанию короля.

Гуннхильд дочь Харальда гостила несколько лет назад при дворе в Руане в то время, как ее муж Паллиг с другими норманнами отправился за море на ратное дело. Она приходилась дочерью прежнему королю Харальду Датскому и сестрой — нынешнему королю Свейну, прозванному Вилобородым. Как было известно Эмме, Паллиг перешел на службу к королю Этельреду и теперь защищал побережье Уэссекса от своих же соплеменников и братьев по оружию. Большую честь снискал он за это при английском дворе и богатые дары. И Гуннхильд покинула Нормандию и прибыла в Англию к мужу.

Позже до Эммы доходили слухи, будто Паллиг оставил службу у короля Этельреда. Тогда Эмма решила, что Паллиг с Гуннхильд вернулись в Данию, и огорчилась, что они не посетили Руан на обратном пути. Эмма успела привязаться к Гуннхильд, хоть Гуннхильд была несколькими годами старше.

И вот — новая встреча с Гуннхильд, да еще в таком месте, в Кентербери! Эмма сочла ее добрым предзнаменованием и воспрянула духом. А Гуннхильд вскоре отыскала и камеристку, и свадебное платье. Эмма наконец-то вздохнула с облегчением.

Венчание. Коронация. Въезд в Лондон и встреча со знатными господами и дамами. Все слилось в памяти в один утомительный поток образов, одно бесконечное воспоминание о сидении, стоянии и шествии. Йенс-монах бывал порой, когда удавалось, с нею рядом, но Эмма мало что могла понять из его неразборчивых указаний и разъяснений.

Только присутствие Гуннхильд придавало ей сил. То и дело искала она взглядом ее глаза и всякий раз встречала ободряющий взор и улыбку.

Ну, разумеется, она хорошо себя чувствовала в обществе будущего супруга и господина! Правда, Этельред с самой первой их встречи держался напряженно, был немногословен и даже не смотрел на нее. Лишь когда она облачилась в свадебное платье, он, казалось, просиял и выказал некоторый интерес. Признал все-таки, что она красива? Но обедня, торжественное шествие и нескончаемые песнопения заставили его вновь уйти в себя.

Похоже, можно не опасаться: в ближайшем будущем поворачиваться на спину ее никто принуждать не собирается.

Лишь когда свадебный поезд, миновав Лондон, выезжал уже из Силчестерских ворот, язык у короля неожиданно развязался и тут же принялся болтать без умолку.

— Наконец-то все позади, — воскликнул тогда Этельред, дружески хлопнув ее по плечу. — Клянусь я… святым Кутбертом… ммм… нет ничего скучнее подобных представлений!

Король поперхнулся посреди своего любимого речения, решив, видимо, что в данном случае оно не вполне уместно. Она отвечала от чистого сердца:

— Да, как хорошо теперь вернуться домой!

Насчет «дома» она нарочно сказала, желая показать свое расположение. Дом — это Винчестер; две ночи они провели в королевском дворце близ собора святого Павла, Гуннхильд называла еще бесчисленное количество других мест пребывания двора. Правда, и у них в Нормандии тоже было так — летом вся семья и двор жили в Фекане, к Пасхе перебирались в Байе. И все-таки настоящий дом был в Руане.

— Не выношу лондонцев, — буркнул король, как бы извиняясь за свою кислую мину. — Много мнят о себе, что важнее их никого нет, даже короля.

Повернувшись в седле, он указал рукой: вместо той вон жалкой крепостицы он велит выстроить настоящий дворец у самого монастыря, основанного еще отцом, королем Эдгаром, монастыря святого Петра, или Вестминстера. Отец как в воду глядел, прихватив такой большой участок, пока Лондон еще не начал так чертовски разрастаться. Чего не сделаешь, чтобы не жить среди толчеи и вони!

Да, ей тоже так кажется. Она слишком измучена, чтобы оценить Лондон по достоинству, чтобы слушать описания и рассказы. По крайней мере, как ей показалось, город чересчур плотно и причудливо застроен, намного безобразней всех прежде виденных! А смрад! Ее до сих пор преследует этот запах, хотя они давно уже скачут на просторе, на свежем воздухе!

Колокола святого Павла то и дело будили ее по ночам. Эмма спросила, отчего они звонят так часто, на что ей ответили, что, видимо, в городе что-то горит. Ну да, пожар. Собор святого Павла казался слишком убогим для роли кафедрального. Но прежний сгорел сорок лет назад, и сейчас строим новый. А пока приходилось довольствоваться тем, что есть.

Эмма оглянулась, ища глазами Гуннхильд. Нет, она, скорее всего, едет в хвосте кавалькады, окруженная «арьергардом».

Гуннхильд успела поведать подруге свою горестную историю. Паллигу быстро наскучила служба у Этельреда. Гуннхильд не понимала мужа — ведь ему было за что испытывать благодарность к королю. Но Паллиг говорил, что толку защищать Англию, когда сам король не способен тебе разумно помочь! Словами еще ни одного врага не убили, равно как и клятвами. И вот в прошлом году Паллиг переметнулся за море к датскому конунгу завоевывать незнамо что.

Но он не позаботился прежде вывезти из Англии жену и сына. Король Этельред заточил было Гуннхильд в темницу. Но поскольку датчанка ему очень нравилась, король смягчился и объявил ее заложницей. Гуннхильд предстоит отныне неотлучно находиться при нем, чтобы ее муж не посмел ничего предпринять ни против него самого, ни против его страны. Покуда Паллиг не забывается, Гуннхильд может быть спокойна.

— Дело еще и в моем брате, короле Свейне, — добавила Гуннхильд. — Свейн ведь бывал тут и побеждал Этельреда не единожды. Теперь Этельред считает, что моя высокая персона удержит короля Свейна от новых набегов.

— Значит, тебе и в Кентербери пришлось последовать за ним?

— Наверное, он боялся, что я сбегу, пока он в отъезде. Или что Паллиг попытается вызволить меня. И тут Этельред подумал, что во время свадебной церемонии я могу и пригодиться, я ведь датчанка и говорю на твоем языке. О том, что я тебя и прежде знала, я, конечно, не рассказывала.

Значит, Гуннхильд — пленница короля Этельреда, потому-то она и едет, окруженная стражей. Ее открытого осуждения измены Паллига король всерьез не принял. Гуннхильд останется заложницей, покуда… Да — покуда что?.. Эмма жалела подругу, но не могла не благословлять их неожиданную встречу. Без Гуннхильд ей было бы куда тяжелее. И если королю не взбредет в голову чего-нибудь новенького, Эмма вполне может рассчитывать на общество и поддержку подруги в обозримом будущем.