Эрик Нойч - Встреча. Повести и эссе

О если б хватало у него сил работать! Ходить в гости, собирать у себя друзей, как некогда в Майнце, предаваться вольной беседе часа два за вином или чаем, а остальное время работать! На секретере лежал проект статьи, которую он собирался представить Комитету общественного спасения. Sur la prépondérance de la République francaise. О политическом преобладании Французской республики.

Но стоило ему остаться наедине с собой, как возникало чувство, что потолок сейчас обрушится на него. Он вперял взгляд в потолок, считал на нем трещины, вглядывался в потускневшие обои. Стены сдавливали его, и иногда он просыпался оттого, что пытался раздвинуть их, как стенки саркофага. Под двумя полукруглыми окошками, сквозь которые он мог видеть только кусочек серого зимнего неба, стоял секретер, напротив него, такого же мрачного коричневого цвета, платяной шкаф с его бельем, между ними кровать, посредине стол с креслом и стулом; по дверной же стене располагались камин и новая карта Франции с границами новоиспеченных департаментов. Вот и все, украшений никаких, а главное ни книг, ни коллекций, оставленных в Майнце, — без них он чувствовал себя здесь действительно как в гробу.

Нет, не нужно лгать себе — Тереза тоже была необходима ему не меньше книг и коллекций. Выросшая в мире интересов своего ученого отца, она с детства привыкла к атмосфере кабинетных занятий и писательства; может, это и явилось решающей причиной, почему он женился на ней незадолго до переезда своего в Вильну. А ведь совсем еще недавно перед тем, в феврале восемьдесят четвертого, он помнил точно, — тогда еще Спенер приехал и попал на смотрины, — он говорил ему, получив приглашение от брата польского короля, князя-епископа Плоцкого, что о женитьбе нечего и думать пока, разве что в дороге что-нибудь подвернется…

Чего в самом деле мог он ожидать от брака? Знал ведь или думал, что знал, сколько в нем несвободы, хлопот и неприятностей — видел же, каково приходится теперь его брату профессору, живущему на скудные подачки удельных правителей. Приходило иной раз даже в голову повенчаться с какой-нибудь юной и красивой бесприданницей из числа тех, что влюблялись в него, но он отгонял подобные мысли. Ему казалось, что они хотят выйти за профессора, а не за Георга, хотят выйти за солидного, обеспеченного человека. Он же искал, конечно, не безобразную, искал молодую, здоровую, невинную и богатую. Вовсе не настаивал на том, чтобы она была красива, умна, остроумна. Его устроило бы чуткое нежное сердце, да немного серьезности, да чтобы не была Ксантиппой. Он хотел бы жену добрую и чистую, и был уверен, что с его-то темпераментом отношения их никогда не сделались бы пресными и он никогда в жизни не обратил бы внимания ни на какую другую. Так он думал тогда и так исповедовался в письмах к Спенеру, немного даже красуясь законченной гармоничностью своих представлений.

Но потом была пасха. Он поехал в Гёттинген. И, оглядываясь назад, он должен признать, что за всю его жизнь не было второй такой насыщенной неожиданными событиями недели, как эта, проведенная в доме профессора Гейне, у которого он остановился и к которому приехал в первую очередь затем, чтобы просить отеческого совета.

Он приехал, так сказать, с видом на Вильну, с перспективой жить одному в незнакомой Польше. Спасти от одиночества могла только женитьба. Но на ком? Какой у него был выбор? Каролина, как он узнал по приезде, была обещана скучному окружному медикусу Бёмеру и уже собиралась отправиться с ним в Гарц. Оставалась Тереза… Она вязала чулки для подруги, показывалась в обществе только с нею и была свободна, как птичка.

Он стал больше обычного уделять ей внимания. Вскоре дошло до объятья и беглого поцелуя в саду, когда они несколько отдалились от общества, которое и на сей раз, как всегда, составили университетские профессора со своими семьями. Ночью после этого она пробралась к нему в комнату, шепотом клялась ему, что полюбила с первой минуты, еще тогда, девчонкой, когда он подарил ей эту ткань, привезенную с Таити. Конечно, теперь она любит его еще больше и отправится с ним в Польшу и в любую, самую отдаленную точку земли, о которой она только и знает что из его рассказов, на Огненную Землю, например, или на остров — надо же, такое совпадение! — Пасхи. Он, такой серьезный, такой умный, такой сильный, только он один может составить счастье ее жизни, которое состоит в том, чтобы делить с ним все невзгоды и заботы… На другой день все заметили, что они отсутствуют. Вечером он поговорил с Гейне. На следующий день они уже, хоть и скромно, отпраздновали помолвку.

Непонятным осталось ему — такова уж, видимо, загадочная женская душа — то участие, которое приняла в устройстве сердечных дел Терезы Каролина, все время поощрявшая ее быть поактивнее. Он-де единственный мужчина, который может составить ей пару…

Мысли его путались, он был утомлен. Вспомнилась его «Сакунтала». Он нашел драму Калидасы в Англии, как ему тогда казалось, случайно, но то не был, конечно, случай — ведь именно в то время он ощутил первые заморозки в своем браке. Он был зачарован теплотой этой пьесы, тем гимном супружеской верности, который был в ней заключен, и теперь еще помнились ему строки, за которые благодарил его Гёте: «Цветов ли весны, плодов ли осенних взжелаю…» Он видел перед собой Индию, в которой правили мудрость и любовь. Паруса, мощно раздуваемые ветром. Белые корабли и один бесконечный голубой бархат неба над колышущимся океаном…

Вдруг в дверь его постучали. Он приподнялся. Вошел человек, в котором он, несмотря на сумерки, сразу же узнал секретаря Сен-Жюста.

Форстер с трудом попытался оторваться от кресла.

Но человек этот вежливо просил его не вставать. Он лишь сейчас узнал, что Форстер болен, иначе давно бы уже пришел, чтобы вручить квитанцию на пару сапог, которую тот забыл в прошлый раз в павильоне Флоры.

Он зажег свечи в канделябрах, положил на стол бумажку и негромким, но твердым голосом продолжал: «Кроме того, гражданин Форстер, я уполномочен передать вам просьбу Комитета общественного спасения. Там знают, что вы, как никто другой, знакомы с местностью между Шпейером и Ландау, и надеются, что вы сумеете оказать помощь командованию».

С этими словами он подошел к карте рядом с дверью и ткнул пальцем в какую-то точку близ Страсбурга.

«Главная ставка наших войск в Эльзасе расположена непосредственно перед вайсенбургской линией. Вот депеша, вы сами можете удостовериться».

Форстер прочел составленный из коротких фраз текст. Под ним стояла подпись Сен-Жюста.