Илья Бражнин - Мое поколение. Друзья встречаются

Твой Дмитрий ».

Утром Митю чуть свет поднял Маенков. Из торопливого его рассказа Митя понял, что возле Емцы в лесу задержали не то белого шпиона, не то перебежчика. Митя велел привести пойманного к себе. Пленному было лет сорок, на нём ладно сидели измазанная маслом куртка, порыжевшие старые сапоги и старая суконная ушанка. Он был немногословен - назвался членом подпольного большевистского комитета в Архангельске и требовал отправки в Вологду.

- Почему вы обязательно хотите попасть в Вологду? - спросил Митя.

- У меня есть поручение от нашего комитета связаться с Советской Россией и также просить у Архангельского комитета, который сейчас в Вологде, помощи в работе. Я там должен обрисовать положение белых и собранные нами военные материалы, где стоят их части и всё такое. Там меня и опознают архангельские губкомовцы и удостоверят мою личность.

Митя задумался. Всё это могло быть правдой, могло быть и ложью. Подумав, он решил отправить пойманного в Особый отдел дивизии на Плесецкую, лежавшую на пути к Вологде.

Назавтра был вызван в штаб дивизии и сам Митя. Он подумал, что поездкой своей он обязан этому перебежчику, но вызываемый вместе с ним командир батальона Вася Бушуев держался иного мнения.

- Порохом пахнет, - сказал он многозначительно. - Помяни моё слово!

Настроение у Васи Бушуева было приподнятое. Он находил, что армия достаточно окрепла и обстрелялась и что давно пора переходить к активным действиям. Он даже не раз порывался ехать в штабарм и «намылить там кому следует холку, чтобы не вертели вола, а воевали». Митя сколько мог сдерживал своего друга, костил его на все корки за партизанщину, но втайне был согласен с ним и с нетерпением ждал наступательных операций.

И он, и Вася Бушуев были удовлетворены. В штабе дивизии им объявили, что их батальон включен в ударную группу, которая пойдет на Шенкурск, и всё, что требуется для дальнейшего похода, должно быть подготовлено в кратчайший срок.

Через день батальон был переброшен на станцию Няндома - сборный пункт ударной группы, и в тот же день Митя был отправлен с поручением в Вологду. Приехав в город, Митя направился в штабарм, но по пути решил забежать в губком партии, надеясь раздобыть там литературу для батальона. В губкоме он увидел своего недавнего пленника. Он стоял у окна с маленьким коренастым Тимме, руководителем архангельских большевиков, и о чём-то оживленно с ним разговаривал. На нём были те же рыжие сапоги, промасленная куртка, старая ушанка, но выглядел он как-то иначе, казался прямей, выше, моложе.

В ту минуту, когда Митя приблизился к окну, соеседники заканчивали разговор.

- Так до вечера, товарищ Власов, - сказал Тимме и, тряхнув темной шевелюрой, пошел в конец коридора.

Власов проводил его взглядом и повернулся к Мите.

- Ну, как дела, товарищ? - спросил Митя.

- Теперь товарищ, а недавно в Особый отдел! - сказал Власов, дружелюбно усмехаясь.

- А ты что думал, - улыбнулся Митя, - в бабки мне с тобой играть? Снова попадешь, опять в Особый отдел отправлю для выяснения.

- Прыткий! - сказал Власов одобрительно.

- Какой есть. А ты надолго тут?

- Как выйдет. Я век жил бы у вас, да ребята ждут, часы считают там, в Архангельске.

- В Архангельске, - повторил Митя, вдруг задумавшись и забыв о своем собеседнике.

Тот внимательно оглядел Митю и спросил негромко:

- А ты, случаем, сам не из Архангельска ли?

- Уроженец архангельский, - с живостью отозвался Митя. - Отец и мать сейчас там. Рыбаковы. На Костромском живут. Не слыхал?

- Рыбаковы? - переспросил Власов, сведя брови у переносицы и с минуту подумав. - Нет. Не слыхал таких.

Митя неприметно вздохнул и стал торопливо расспрашивать об Архангельске. Власов так же тороплио отвечал ему. Потом он попрощался и ушел по своим делам, а Митя пошел разыскивать агитпропа. Спустя полчаса, нагруженный брошюрами и газетами, он появился в штабарме.

Среди почты для своего батальона он нашел на своё имя письмо от Ситникова. В нём со множеством восклицательных знаков сообщалось о возможной встрече с Митей в «известной ему операции», о которой Митя-де «наверняка знает». Он советовал другу словчить как-нибудь, чтобы попасть в операцию, и назначил ему свидание в Шенкурске.

Из этого Митя заключил, что шенкурская операция, по-видимому, носит широкий характер, что в ней участвуют части, стоящие на Двине.

Операция и в самом деле задумана была широко и сложно. Это была первая серьезная наступательная операция красных на Севере, от исхода которой многое зависело.

Целью ее был Шенкурск, верней - устье Ваги, всё то же устье Ваги, которое во что бы то ни стало пытался отстоять в первые дни фронта Павлин Виноградов, разгадавший важное стратегическое значение этого пункта. Защищая Котлас, он всё время стремился отобрать у врага устье, чтобы одновременно с Котласом загородить лежащий на Ваге Шенкурск.

Но силы его были слишком малы, чтобы полностью осуществить свой план. Противник удержал за собой устье, прошел триста верст по Ваге и занял беззащитный Шенкурск.

Эти триста верст вклинили их глубоко на юг между первой дивизией, дравшейся на Двине, и восемнадцатой, занимавшей железную дорогу.

Оба участка фронта были таким образом совершенно разобщены.

Целью январской операции Шестой армии было уничтожить этот южный клин, выбить противника из Шенкурска, прогнать на север к устью Ваги, выпрямить линию фронта и соединить железнодорожный и двинской участки.

Отлично понимая важное стратегическое значение Шенкурска, интервенты укрепляли его в течение долгих месяцев. Силами 310-го американского инженерного полка вокруг города возведены были две линии надежных укреплений, вплоть до бетонной площадки для стодвадцатимиллиметрового орудия, благоустроенных окопов, пулеметных гнезд, блокгаузов, рубленных из нескольких рядов толстых бревен, обложенных землей и сообщающихся друг с другом подземными ходами. Всё это было густо оплетено колючей проволокой, подкреплено выверенным огнем тридцати орудий и втрое большим количеством пулеметов и автоматов Льюиса. За этими неприступными укреплениями сидел гарнизон в три с половиной тысячи американцев, канадцев и русских белогвардейцев.

Наиболее сильные укрепления были возведены на южной оконечности города, так как фронт был обращен к югу, в сторону Вельска. Вельское направление белые считали единственным, откуда возможен удар по шенкурским позициям, так как на флангах со стороны Двины и железной дороги на сотни верст тянулись глухие леса, заваленные саженными снегами.

Они были непроходимы для пехоты и во всяком случае делали невозможным продвижение артиллерии, без которой шенкурские укрепления взять было немыслимо. Красные части как раз и решили проделать то, что белые считали невозможным.