Владимир Фромер - Хроники Израиля: Кому нужны герои. Книга вторая

Когда наступило время расставания, Сунь Ят-сен сказал новому другу:

— Морис, нам нужно оружие. Наши связи еще не налажены. Денег у нас мало, а врагов много. Чтобы победить, мы должны воевать. Нам необходимо все, что стреляет.

— Сделаю, что могу, — пообещал Коэн.

Через некоторое время он приобрел на свои средства 500 винтовок и 200 пистолетов. Ли Ван отправил драгоценный груз в Кантон.

Прошло уже семь лет с тех пор, как Коэн покинул Англию. Все чаще он с нежностью вспоминал отца и мать, которым причинил столько огорчений. «Пора увидеть отчий дом», — сказал он себе.

Лондон, конечно, встретил его дождями и туманами. Отец, мать, сестры приветствовали «заблудшую овцу» с радостной сердечностью, хоть он давно уже был отрезанным ломтем.

— Сынок, — сказал ему отец, — ты живешь своей, непонятной нам жизнью. Тут уж ничего не поделаешь. У меня же к тебе одна-единственная просьба. Когда ты захочешь создать семью, то женись на еврейке.

— Согласен, отец, — весело ответил Коэн, — но при одном условии. Я теперь человек состоятельный и хочу купить вам приличный дом.

Отец растерянно помолчал и согласился.

Началась Первая мировая война. Коэн явился на мобилизационный пункт.

— Господин Коэн, — сказал ему пожилой полковник, — мы знаем, что у вас прекрасные связи с китайцами. Мы формируем полк из китайских добровольцев и хотим, чтобы вы приняли над ним командование. Вам будет присвоено звание лейтенанта.

Коэн согласился. И пожалел об этом. Его китайцев использовали на подсобных работах и даже не думали отправлять на фронт. Он стал добиваться перевода в действующую армию.

— Хорошо, — сказали ему, — но на фронт вы пойдете рядовым.

И он пошел. Прямо в мясорубку под Верденом.

Газовые атаки. Пулеметы, косящие все живое. Колючая проволока, на которой, как тряпки, повисли тела его товарищей. Размытые окопы со ржавой водой.

Он был награжден за храбрость. Произведен в сержанты.

Осенью 1918 года, когда немцы перешли в последнее свое наступление, Коэн был ранен осколком в голову.

Война кончилась.

В госпитале он получил теплую телеграмму от Сунь Ят-сена. Дома, в Канаде, его уже ждало письмо китайского вождя: «Дорогой Морис, — писал доктор Сунь, — Китай нуждается в твоих услугах, а я в том, чтобы рядом со мной был человек, которому можно было бы полностью доверять».

И он поехал в Китай. Стал правой рукой Сунь Ят-сена. Он знал, что у президента много врагов, боялся за его жизнь и берег его, как мог. Сунь Ят-сен, как многие китайцы, был фаталистом и совсем не заботился о своей безопасности.

Однажды президент посетил в больнице раненых гоминдановцев. Он шел от кровати к кровати, ободряя и утешая. Коэн заметил, что лежащий в углу китаец пристально следит за президентом злыми глазами. Когда Сунь Ят-сен подошел к койке этого человека, тот неуловимо быстрым движением сунул руку под подушку и выхватил пистолет. Кольты Коэна как бы сами прыгнули ему в руки и дважды вздрогнули от отдачи. Оружие предателя со стуком упало на пол…

В 1925 году, когда Коэн был занят подготовкой спецотрядов республиканской армии, ему сообщили о смерти Сунь Ят-сена. Это был самый черный день в его жизни.

После смерти вождя Коэн провел в Китае еще пятнадцать лет. Он хотел осуществить все, о чем мечтал доктор. И созданная Коэном армия многое для этого сделала. Дивизия, которой командовал генерал Mo-Кун, трижды останавливала наступление японских войск.

Своих бойцов он научил не бояться ни черта, ни дьявола. Они поднимались в атаку с японским победным кличем «банзай», неизменно ошеломляя противника. «Сила японцев, — учил Коэн своих солдат, — в железной дисциплине, превосходной выучке и в презрении к смерти. Вы победите, если превзойдете их во всем этом».

В 1935 году японцы предложили ему миллион долларов за переход на их сторону. Он послал их подальше…

Коэн был гордым евреем, никогда не забывавшим о своем происхождении. В 30-х годах он часто бывал в Европе по делам, связанным с приобретением оружия для сражающейся республиканской армии. В немногое остававшееся у него свободное время он встречался с сионистскими лидерами и живо интересовался событиями в подмандатной Палестине.

Однажды он целый вечер провел в Лондоне с доктором Хаимом Вейцманом.

— Как жаль, что ваши блестящие способности и энергия тратятся на чуждое евреям дело, — сказал ему человек, ставший через 18 лет первым президентом Израиля.

— Вот потому, что вы так думаете, я и не с вами, — ответил Коэн.

В 1942 году счастье изменило ему. Японцы, используя огромное превосходство в силах, при поддержке авиации прорвали фронт под Гонконгом. Дивизия Коэна была смята и отброшена. Его штаб окружили. Коэн попытался поднять своих людей в контратаку, но лишь четыре человека бросились за своим командиром, бежавшим прямо под пули.

Легендарный генерал Mo-Кун был взят в плен.

В японском генштабе Коэна встретили, как самурая. Ему предложили пост губернатора одной из завоеванных китайских провинций. Коэн улыбнулся.

— Вы ведь уже знаете, что меня нельзя купить, — сказал он допрашивавшим его офицерам.

— Мы уважаем ваши убеждения, генерал, — ответил ему японский полковник и с поклоном проводил пленника до самых дверей, где ждал конвой.

Коэн был отправлен в концентрационный лагерь на Яве, где из десяти военнопленных выживал только один. Могучий организм выдержал, и он дождался освобождения осенью 1944 года.

В Китай Коэн уже не вернулся. Там не было больше ни старых друзей, ни бойцов, которыми он когда-то командовал.

Наступило время сдержать данное отцу обещание. Коэн поехал в Канаду, вновь поселился на своем ранчо. Женился на девушке из хорошей еврейской семьи. Но какая-то сила по-прежнему влекла его на Восток. В 1956 году Коэн с семьей поселился в Гонконге. В 60-е годы он побывал в Пекине, где был принят Мао Цзэ-дуном, хорошо знавшим его в тот период, когда Гоминдан еще сотрудничал с коммунистами. Коэн посоветовал китайскому руководителю помириться с Чан Кай-ши, но Мао лишь усмехнулся в ответ на такую наивность.

Генерал Мо-Кон вернулся в Гонконг, и там закончилась его жизнь.

Кирк Дуглас хорошо знал, что значит быть никем и ничем, чувствовать себя полным ничтожеством, которое в лучшем случае может вызвать у окружающих лишь брезгливую жалость.

Для этого нужно быть сыном неграмотного эмигранта из России, к тому же еврея, да еще проживающего в чопорном протестантском городке вблизи Нью-Йорка.

Для этого нужно быть сыном старьевщика — альтезахена, с утра до вечера толкающего перед собой дребезжащую тележку, заваленную грудой никому не нужной рухляди.

Для этого нужно находиться на последней ступеньке социальной лестницы: один неосторожный шаг — и проваливаешься.