Джалол Икрами - Поверженный

Нет, Низамиддин не дурак, чтобы обречь себя на такие муки! Нужно что-то предпринять, обмануть судьбу! Если отправится в Самарканд, не попадется ли он и там в руки врагов? Где он будет жить? Правительству Бухары сейчас уже известно, кто он такой, к чему стремился, значит, бухарское правительство обратится к правительству Туркестана, и его тут же поймают! Что же делать? Если пойти к Асаду, там голод и холод и всякие ужасы, да еще придется сносить тяжелый характер Асада, все его выходки!

Нет, ни за что он не пойдет к Асаду. Надо пробраться незаметно к Самарканду, скрыться в каком-нибудь дальнем глухом кишлаке! Но до Самарканда по дороге — тысячи преград и препятствий. И что скажет тот, кто прислан Асадом, чтобы доставить меня наверх целым и невредимым? Как его уговорить? Ведь если он вернется без меня, без Низамиддина, Махсум его в живых не оставит. Нет, он не поддастся моим уговорам — ведь он называет себя приближенным Махсума, верным ему человеком. Махсум не приблизит к себе человека, не проверив его. Лучше всего — поговорить с Закирбаем. Если Закирбай согласится, то он сумеет найти отговорки, чтобы выпроводить Мухаммеда Ера. Например, найдет подставного гонца, который будто бы привезет новое указание мне — выехать срочно в Самарканд для переговоров с туркестанскими властями. Да, Закирбай может все устроить.

На следующий день утром, за завтраком, Низамиддин обратился к Закирбаю:

— Вы сегодня не собираетесь пойти за кислячкой?

— Возможно… Если других дел не будет, пойду и нарву для вас и для господина Махсума немного кислячки.

— Вы не возражаете, если я пойду с вами?

— Пожалуйста!

Закирбай отправил сына и посланца Махсума в другой кишлак за овсом и пшеницей, а сам вместе с Низамиддином отправился в горы.

Кишлак, где они находились, был расположен у северного подножия Байсуна и считался одним из красивейших в окрестности. Кишлачные дома подымались один над другим, как на ступеньках, с двух сторон с шумом текли вниз две речки, беря начало в родниках наверху. В кишлаке было немного зелени, росло несколько исполинских чинар. Высокая мечеть и просторная каменная площадка перед ней видны издалека. Ниже площадки бил из скалы родник, на берегу его росла чинара.

Проходя мимо мечети вместе с Закирбаем, Низамиддин поздоровался со стариками, сидевшими у входа в мечеть на деревянных чурбаках, и удивился, что в ответ они даже не встали с мест.

Небо было ясным, ярко светило солнце. Хотя шел уже июль, в горах еще царила весна. Оттого ли, что не было пыли, или от частых дождей листва на деревьях казалась изумрудной. Земля за кишлаком была покрыта свежей травой, пестрела цветами. В ветвях деревьев порхали, пели, чирикали птицы.

Низамиддин и Закирбай прошли по улочкам, проложенным между домами и садами, добрались до каменистой горной стены. В лучах яркого утреннего солнца камешки на ней блестели, как осколки стекла.

Низамиддин пришел сюда, на эту каменистую, почти лишенную растительности гору не для того, чтобы собирать ревень, он хотел в укромном местечке открыться Закирбаю, поговорить с ним по душам. Как только они миновали кишлак и поднялись немного в гору, он сказал, что устал, сел на плоский камень и внимательно огляделся — нет ли кого поблизости.

Вокруг никого не было. Кишлачное стадо давно ушло наверх, за первую горную гряду, население кишлака занято домашними хлопотами. Низамиддин усадил Закирбая рядом с собой и, помолчав минуту, сказал:

— Горный край — удивительная красавица, с ней приятно полюбезничать два-три дня, а долго жить трудно.

— Да, — отвечал Закирбай, — в горах нелегко жить, для этого нужно много мужества и выносливости.

— Вот я и думаю, — сказал Низамиддин подчеркнуто, желая привлечь внимание собеседника, — надо ли мне подыматься в Санг Калу, что я там буду делать, как жить?

— Конечно, будет немного трудновато, — ответил Закирбай, — но ведь вы там будете не всю жизнь!

— Трудно будет, — повторил Низамиддин. — Боюсь, что я не выдержу тех трудностей…

— Не дай бог, почему же?..

— Да, да, я знаю, — прервал его Низамиддин, — лезть мне туда неразумно, бессмысленно.

— Конечно, — отвечал Закирбай, — умный человек не бросится в огонь. Но Санг Кала не такое страшное место. Бог посылает вам все необходимое — для этого существуем мы, верные ваши слуги. У Мухсума наверху два дома, он устроит там и вас, а наступит день — и вы с победой спуститесь вниз.

— Нет, Закирбай, — решительно сказал Низамиддин, — я решил не идти в Санг Калу!

Закирбай был ошеломлен. Он взглянул в глаза Низамиддину.

— Не пойдете в Санг Калу? Что же, вы хотите вернуться обратно в Бухару?

— Нет, в Бухару я не вернусь. Я хочу уехать в Самарканд.

— А что вы скажете Махсуму?

— Ничего…

Придумаем что-нибудь. Конечно, без вашей помощи я ничего не смогу сделать. Вот почему я и привел вас сюда. Теперь — Ваш подол — моя рука — давайте договоримся. Все что хотите я могу вам дать. Сколько вам нужно золотых? Сколько штук? Скажите!

— Постойте, постойте! — проговорил Закирбай, отталкивая от себя протянутые к нему руки Низамиддина. — Не в деньгах дело! Как же так? Из Бухары ваши руководители сообщили нам, чтобы мы вас встретили и проводили к Махсуму. Мы так и передали. Махсум прислал к нам своего верного человека и ожидает вас с нетерпением… Как же мы теперь можем, вместо того чтобы отвести вас в Санг Калу, проводить в Самарканд? Махсум в первую же ночь спустит к нам своих воинов и вырежет всех нас вместе с семьями!

— Ничего он не сделает, если действовать разумно. И ведь нелегко спустить сюда людей и оружие.

— Что же вы считаете разумным?

— Я думаю, что будет хорошо, если вы найдете мнимого гонца. Гонец этот нынче же, перед закатом солнца, прискачет на коне в кишлак и скажет, что есть новый приказ моих руководителей, что Низамиддин-эфенди должен срочно ехать в Самарканд, и передаст мне подложное письмо. Я, сделав вид, что обязан подчиниться, напишу Махсуму письмо с извинениями и пошлю с его человеком, а сам с вашей помощью отправлюсь в Самарканд.

— А если про эти махинации узнает! Махсум. Что тогда?

— Не узнает, если у вас есть надежный человек.

— А если ему сообщат, что вы в Самарканде?

— А я не буду ходить по Самарканду, я где-нибудь скроюсь. Закирбай ничего не сказал и задумался.

Он и представить себе не мог, к чему приведет их беседа. Он считал, что Низамиддин является одним из руководителей той группы, чьи приказы исполняет Махсум как военный. Центр ной группы, который находится в Бухаре, очевидно, возлагал большие надежды на Низамиддина, доверял ему. Недаром были приняты все меры, чтобы он смог убежать из Бухары и добраться сюда. А теперь этот их доверенный человек хочет удрать в Самарканд, предать все их дело! Удивительно! Если Низамиддин таков, каковы же они все, их цели и стремления? Все это ложь! Не зря он, Закирбай, ненавидит этих джадидов и их друзей, никакой в них нет стойкости, все их слова — ложь, вранье. Каждый из них только о себе думает, для себя старается…