Джалол Икрами - Дочь огня

Асо обернулся, увидел Таго и повеселел. Он любил этого веселого паренька. Ко всем — старшим и младшим — он обращался покровительственно: «Эй, племяш!» — за это его шутливо звали Таго-дядюшка. Прозвище так прочно приросло к нему, что, кажется, не только другие, но и сам Таго забыл свое настоящее имя. Таго пятнадцать или шестнадцать лет, он дерзкий, упрямый, и на кончике языка у него всегда острое словцо. Но Таго совсем не злой, он услужливый, добрый.

Таго работает учеником в мастерской знаменитых золотошвеев в квар-п» ле Мирдустим. Говорят, он хорошо освоил это ремесло.

Беспечно распевая и размахивая в такт песне зеленой веткой, Таго радостно закричал:

— Ого-го, вот это здорово! Я его ищу по всему городу, а он тут прохлаждается. Вот что, племяш, вставайте да отнесите поживее воду в дом Мирбако. А я посижу и попью вашего чайку.

— Ишь ты какой прыткий! — усмехнулся Асо. Выплеснув остывший чай, он налил горячего и подал Таго пиалу: — Садись-ка лучше да поболтай со мной. Вода из хауза никуда не убежит.

Таго сел на суфу, взял пиалу и подчеркнуто серьезно сказал:

— Хотите увидеть венец творения божьего — несите скорее воду в дом дядюшки Мирбако. Но только, чур, на меня не пенять. Я передал —< мое дело сторона.

Асо поднялся с суфы и, наказав Таго никуда до его прихода не уходить, пошел за бурдюком.

— Странно, — проворчал Асо, — я утром до краев наполнил хумы во дворе у дядюшки Мирбако. Куда они успели вылить столько воды!

Асо взвалил бурдюк на спину и, чуть согнувшись, пошел.

Дом Мирбако стоял в глухом переулке, еще издали бросался в глаза высокими резными воротами и богатым навесом.

На мужской половине дома никого не было. Слуга, очевидно, тоже отправился с хозяином в Арк, держась за стремя его коня.

Подойдя к внутреннему двору, Асо протяжно крикнул:

— Воо-доо-нос…

— Войдите, — послышался женский голос.

Не глядя по сторонам, Асо прошел прямо на кухню. Внутренний двор был невелик. В большой кухне в пол врыто два глиняных хума, один из них доверху полон воды, а из второго воды взято совсем немного. Асо вылил туда половину бурдюка, выпрямился, осмотрелся и громко спросил:

— Хозяйка, хумы полные, куда деть остальную воду?

— Я сейчас, — раздался тот же голос, и через минуту в кухню вошла Магфират с открытым лицом, неся большой медный кувшин.

Да, да, это была Магфират, бывшая жена Гани-джан-бая. Десять лет, которые прошли с тех пор, когда Асо батрачит в доме Гани-джан-бая, основательно подпортили ее красоту. Вокруг глаз залегли (лубокие морщинки, взгляд потускнел, лицо поблекло. Чувствовалось, что Магфират прибегала к ухищрениям, стараясь сохранить свою ускользающую красоту: на лице толстым слоем лежали румяна и белила, брови были тщательно начерчены, глаза подведены. На ней было платье из маргеланского шелка, а из под его широкого выреза и рукавов выглядывала белая рубашка в мелких складочках. На голову кокетливо наброшен цветной шелковый платок, ногти рук ярко выкрашены хной, каждое движение, каждый взгляд были полны истомы.

— Ах, Асо, это вы! — протянула она, кокетливо глядя на него. — Наливайте сюда. — Она поставила на пол кувшин. — Что же это вы дожидаетесь, чтобы за вами посылали? — многозначительно глядя на Асо, спросила она.

— Так я же утром наполнил хумы, — ответил Асо, не поднимая от земли глаз. Он хотел обойти Магфират, но она удержала его.

— Да не торопитесь, подождите. Я знаю, что вы приходили утром… Но утром муж был дома. — Она улыбнулась и, подойдя к Асо, положила ему на плечо руку. — Вы говорите, что все наполнили, а ведь это неправда. Сердце мое осталось пустым. Его-то вы не наполнили. Понимаете?

Асо посторонился.

— Что вы, госпожа, ведь вы мужняя жена. Бога вы не боитесь.

— Ну, за одни и те же грехи бог два раза не казнит, — засмеялась Магфират. — После смерти Гани-джан-бая, вашего хозяина, ни с одним мужем не было у меня счастья. А уж с этим мужем — и подавно, сами видите — совсем старик. Только расстраивает да мучает меня. Неужели нет у вас ко мне ни капли жалости?

— Ах, жалости? — не выдержал Асо. — Ну, о жалости вам лучше знать. Наверно, вы тогда и Фирузу, жену мою любимую, тоже из жалости ножом пырнули?

— Ах, любимую жену, — язвительно протянула Магфират. — Это ты, простофиля, питаешься объедками Гани-джан-бая…

Что она понимает в любви, эта девка? Да ты посмотри на нее получше, это же корова.

— Попридержите-ка свой язык! Я и единого волоска моей Фирузы не променяю на тысячу таких… — он сдержался, — таких бесстыдниц.

Он обошел Магфират и направился к двери.

— Вот ты как разговариваешь! — свирепея и задыхаясь от злобы, крикнула она ему вслед. — Ах ты ублюдок! Ничего, ничего, я еще тебе покажу, что такое бесстыдство, бездомный нищий. Ах ты поганец!..

Но Асо шел не оглядываясь. Он прошел крытый проход и был уже у самых ворот, а женщина все кричала:

— Негодяй, бездельник! Да мне стоит только мигнуть, и тебя вышвырнут из твоего дома, останешься со своей девкой на улице. Забыл, в чьем доме живешь с этой коровой. Ах ты тварь поганая!..

— Пусть он провалится, твой дом! — крикнул Асо, не оборачиваясь, и вышел на улицу. Магфират схватила камень и пустила его вслед Асо. Камень гулко стукнулся о ворота.

Как раз в этот момент с улицы во двор вошла высокая молодая женщина. Она держала в руках паранджу, которую только что сняла.

— Что такое, что случилось? — вскрикнула она и подула себе за пазуху — так делают таджикские женщины, испугавшись. — Ой, у меня со страху чуть сердце не разорвалось!

— Здравствуйте, моя милая, заходите, — с трудом беря себя в руки, приветствовала гостью Магфират. — Ничего, не обращайте внимания. Какими судьбами?

Гостья была дочерью Назокат, старшей жены покойного Гани-джан-бая. За эти годы Мушаррафа стала статной, красивой женщиной, большой щеголихой. После смерти бая они с матерью жили на деньги, которые достались им в наследство от бая, а потом Назокат сосватала свою дочь за сына миршаба, Замонбека.

Жизнь Мушаррафы сложилась «счастливо». Правда, у ее мужа был любимчик — безусый красавец, всегда и всюду сопровождавший хозяина, зато Замонбек не взял себе второй жены, и Мушаррафа была на своей половине полновластной хозяйкой. И все же хотя у Замонбека и не было других жен, Мушаррафе доставалось не так уж много радости. Когда на трон взошел Алимхан-тура, Замонбек был назначен начальником над всеми доносчиками. Должность его была не столь уж почетна, но боялись его все: и кушбеги, и сам верховный судья, и другие большие и маленькие начальники. Замонбек почти все время проводил во дворце и ночевал дома не чаще одного-двух раз в неделю. Мушаррафа проводила время по своему усмотрению.

После смерти матери она близко сошлась с Магфират.