Джалол Икрами - Двенадцать ворот Бухары

— Не удивляйтесь, — сказала со смехом Оим Шо, — в Бухаре есть арык, который течет вспять!

— Верно, верно! Есть такой арык, — сказала Анбар, подумав, — дай бог, чтобы этого не увидел глаз Алимхана!

Анбар знала непостоянство Алимхана и предостерегала Оим Шо.

— Надо думать и о других женах, и о матери эмира! — сказала она.

— Думая о них, я совсем перестала думать о себе, — сказала Оим Шо. — Эмиру говорила, а он только смеется. Что мне еще сделать? Сегодня я гадала по книге Хафиза, и он мне вот что ответил:

— О-о-о! Душу мою отдам в жертву за Хафиза! — сказала тетушка Анбар. — Все, что он говорит, так мудро и верно. Не беспокойся, если суждено, все твои враги потерпят поражение. Но только будь смелой, не бойся никого! Если же обнаружишь свою слабость, сама будешь побеждена.

И вот Оим Шо начала действовать против своих врагов — против других жен эмира, против его матери, — как бы объявила им войну. Мало-помалу вражда их достигла такой степени, что Оим Шо перестала встречаться с ними. Что-то неслыханное происходило в Арке. Конечно, все, кто имел что-либо против эмира, его матери и жен, стали сторонниками Оим Шо, а так как их было большинство, Оим Шо побеждала.

Война началась сперва между слугами, потом в ней приняли участие поварихи, экономки, приближенные и наперсницы эмирских жен наконец, и сами жены. В последнее время и Оймулло Танбур ходила к тем и другим, стараясь примирить обе стороны, а потом, без ведома матери эмира, тайком встречалась с Оим Шо, наслаждалась беседами с ней. Фируза сторожила их во время этих тайных встреч, старалась, чтобы им не помешали.

Однажды мать эмира поехала в загородный сад повидать сына и вернулась поздно ночью, веселая и довольная.

— Позовите ко мне Оймулло Танбур! — приказала она и села к сандали, так как было холодно.

Хотя шел уже февраль, но выпал снег, и окна покрылись морозными узорами. Старая эмирша сидела у сандали на постеленных в семь рядов шелковых одеялах, грея руки и ноги, и все-таки жаловалась на холод. Когда пришла Оймулло Танбур, служанки внесли и поставили в комнате две жаровни с пылающими углями.

— С вашим приходом и тепло в дом вошло, вот вы какая милая, любовно сказала мать эмира.

— Да будет благословенна моя государыня! — ответила, кланяясь, Оймулло. И она прочла по этому случаю собственное четверостишие.

— Всегда у тебя найдутся к случаю стихи, на то ты и поэтесса, — сказала мать эмира. — Но почему ты не заденешь в своих стихах ту «приблудную»?

— Я сочиняю стихи только для вас, до других мне дела нет.

— Ничего, сам бог ее опозорит! — сказала довольная старуха. — Его высочество, когда я ему все рассказала, разгневался и, если бы не уважение к ее отцу, сегодня же выгнал бы ее из дворца. Знаешь, что она говорила своим людям? «Эмир за одну мою косичку пожертвует сотней матерей». Я не могла вынести этих слов, я спросила: неужели это так? Он сказал, что она глупая, поцеловал мне руку и попросил дать ему срок подумать, как ее наказать.

— Ай-ай-ай! — сказала Оймулло.

Все ваши слуги только на это и надеются.

Потом его высочество сказал, что в стране урусов произошел бунт, белого царя свергли с трона и, воспользовавшись этим, он отнимет у урусов все свои наследственные земли — и Ташкент и Самарканд опять нашими будут… И еще что-то он сказал, я не поняла, но взяла у эмира тайком, в ней про все это написано, я подумала, что ты прочтешь и объяснишь мне получше… А потом еще одно дельце обделаем…

Всей душой готова вам служить, — сказала Оймулло и, взяв из рук эмира газету «Ачыг сёз», стала ее читать. Это была тюркская, которая выходила в Баку и через торговцев и некоторых других людей распространялась в Бухаре. Оймулло не вполне было понятно написанное там, но она, с ее умом и догадливостью, быстро соображала, в чем дело.

— Ну, рассказывай, что там? — нетерпеливо спросила мать эмира.

— Все, что вы сказали, правда! — сказала Оймулло. — Здесь сообщается, что в Петербурге рабочие, дехкане и солдаты во главе с большевиками взяли в свои руки поводья государства. Власть перешла в руки Советов.

— А кто это — Советы? — спросила мать эмира.

— Это, говорят, большевики.

— А большевой — это не один человек? Я думала — новый царь?

— Нет, — сказала Оймулло, — тут написано, что большевики взяли власть, — значит, это не один человек.

— Ну, пусть их! Несчастье на их головы! Пусть друг другу головы отъедают, а власть его высочества эмира пусть крепнет!

— Аминь! — сказала Оймулло. — Если суждено, их высочество завоюет весь мир!

— Дай бог! — сказала старуха, зевнув. — Ну ладно, бери газету и под каким-нибудь предлогом подбрось той «приблудной». Потом вернись. Но пусть наш разговор останется тайной! Мы знаем, что она читает газеты, но это надо доказать… Поняла?

— Поняла, — сказала Оймулло. — Читать газеты нехорошо… я поняла…

— Иди и сделай, что я приказала! Я хочу спать…

Оймулло поклонилась и пятясь вышла, сказав служанкам, что государыня уснула.

Ночь была темной, шел снег. Дворец и все его помещения, казалось, притихли, точно спрятались под белым покрывалом. Оймулло нечего было ждать еще каких-либо распоряжений, но она не пошла спать. В коридоре ее поджидала Фируза.

— Оим Шо ждет вас, — сказала она.

Она хочет спросить вас о революции в России.

— Откуда она знает? — удивилась Оймулло.

— В газете, наверное, вычитала, — улыбнулась Фируза.

— А где она берет газеты?

— Кто ищет, тот находит!

— Ты и Оим Шо не оставила в покое? Хочешь, чтобы и она стала джадидом? — сказала Оймулло.

— Не обязательно стать джадидом, — возразила Фируза, — а газеты читать надо.

— Ей следует быть осторожней, — сказала Оймулло.

— Почему?

— А потому, что старуха узнала, что она читает газеты. Вот эту газету она стащила у эмира и велела мне подбросить Оим Шо.

Тут послышались чьи-то шаги, Оймулло умолкла, и обе они вошли в комнаты Оим Шо.

Поняв «хитрость» матери эмира, Оим Шо долго смеялась.

— Что она этим хочет доказать? — спрашивала она.

— Доказать, что ты читаешь газеты…

— Но ведь это не я ездила в загородный сад к эмиру и не я утащила у него эту газету… Ну, да пусть все беды посыплются на ее голову! Новости слышали?

— Слышала. Бунт в России. Но какое это имеет отношение к вам и ко мне?

Фируза, молчавшая до сих пор, вмешалась:

— Огонь, спаливший большой трон, может коснуться и нашего стульчика. Наш эмир силен, пока у него есть защита. Белый царь был его защитником и прибежищем, а когда этого не будет…

— Неизвестно, что будет… — сказала Оймулло.

— Будет такой день, когда я выйду из этой тесной золотой клетки, — сказала Оим Шо.