Джалол Икрами - Двенадцать ворот Бухары

А ее дочь Оим Шо, пройдя через душевные испытания, перенеся невзгоды и унижения, как будто совсем сникла. Теперь где-то в глубине сердца еще бунтовала молодая кровь, и это усиливало тоску и боль.

Она ждала революции, потому что понимала: революция разрушит трон эмира, уничтожит гнет и насилие. Поэтому она с радостью встретила революцию, и первое, что получила от нее, было освобождение от Саидбека и свидание с матерью. Но теперь к этой радости примешивались новые печали… Она не знала, что делать, куда пойти.

— По-моему, Фируза права, — сказала она матери Действительно: убегая от дождя, попадем под желоб.

— Говорит-то она верно, — сказала старуха задумчиво, — но бог ее знает…

— Как, вы не верите Фирузе?

— Нынче такое время, что никому не надо верить! Кто знает, может быть, Фируза сама из тех людей… ведь она говорила, что у нее дядя Хай-даркул работает не то в ЧК, не то еще где-то…

А вдруг ее послали выведать у нас что-то?

— Выведать? — удивилась Оим Шо. — А ведь в самом деле она расспрашивала про Саидбека… Неужели она подослана… О боже!

— Что ни говори, а ведь ты была женой эмира, как же им не сомневаться в тебе?

Оим Шо вздохнула и замолчала. Ведь Фируза сама была невольницей при дворе эмира, свидетельницей самых черных дней Оим Шо и по мере сил старалась ей помочь… Так что же теперь она хочет выведать у нее? Как может входить в дом с тайными черными намерениями? Что за люди на свете! Не понимают, что женщина всего несколько дней как освободилась и дышит свободно! Ведь она никому не причинила зла, никого ничем не потревожила… Почему же ее беспокоят?!

— Если он исполнит то, что обещает, если станет нам защитой и опорой, почему тебе не согласиться? — сказала мать и, помолчав, прибавила — Ведь он главный у джадидов, начальник ЧК, он имеет право распоряжаться как хочет… Лучше уж быть в беде, чем ждать беды, говорят…

— А если я не соглашусь? Если мы откажем и отошлем назад его подарки, что он сделает?

— Он может оклеветать нас. Он, наверное, знает, где Саидбек, куда он спрятал золото, накопленное при эмире…

— Пусть клевещет! Он сам станет жертвой клеветы! Он не может отобрать небо у меня над головой и землю у меня из-под ног!

— Может, — сказала мать, и слезы потекли из ее глаз. — Он может сделать все что угодно… Да не допустит этого бог, но вероломный враг может так сделать, что человек света божьего невзвидит. Ты уже не молоденькая девушка, в твоем возрасте нехорошо без мужа. А может быть, с этим человеком ты найдешь счастье и успокоишься…

Оим Шо задумалась, потом встала.

— Ладно, давайте спать, утро вечера мудренее! Говорят ведь, что ночная забота днем покажется смешной. Может, солнышко рассеет наши печали.

— Хорошо, — сказала старуха, тоже вставая. — Я прочитаю намаз, а ты постели нам постель и ложись, дочка.

Старуха вышла во двор. Ночь была темная, но все небо в звездах. Огонек коптилки мерцал в проходе.

Оим Шо прибрала в комнате, постелила две постели, легла на свою и задумалась, стала сама себя разжалобливать. В мире-де не было никого несчастнее нее! У Лейли был Меджнун, они любили друг друга чистой любовью. Какое это было счастье! Ширин любили двое, оба герои, они отдали ей свои сердца. Ширин с Хосровом была счастлива, а Фархад умер о г любви — как это прекрасно! Каждая девушка в Бухаре, каждая нищенка может иметь друга и быть счастливой по ночам… А она… ни зерно, им солома! Сердце ее кровью обливается, ждет друга и не находит. Ей бы юношу под стать, любимого, верного… Она пела бы ему газели, песни слагала бы, расцвела бы от любви к нему… Но где он? Где этот желанный возлюбленный? Она мечтала о розе, а наткнулась на шипы, жаждала мода, а получила яд. Она ждала стихов и ласковых слов, а услышала только оскорбления; сердце готово было раскрыться для любви, а на долю ему достались тоска и горечь… Она ждала революцию, надеялась, что жизнь переменится, но о переменах ничего не слышно. Неужели правду поэт:

В чту минуту вошла старуха и, услышав эти слова, произнесенные Оим Шо, сказала в ответ:

Хайдаркул и Сайд Пахлаван от Мазарских ворот прошли на Ячменный базар и, миновав медресе Кукельташ, достигли входа в мечеть Магок Сайд Паклаван не увидел по пути никаких следов войны: улицы, базары, медресе и караван-сараи, хаузы и сама мечеть Девонбеги — все было внешне таким, как и до революции. Но лавки почти все были закрыты, да на улицах меньше народу.

Куда же подевались ваши лавочники? — спросил Сайд Пахлаван Все лавки закрыты щитами, а?

Если бы они были моими, все лавки были бы базар кипел бы Увы Это лавочники благородной Бухары. Они испугались революции, сбежались и попрятались в мышиные норы.

Разве новая власть запрещает торговать? А где же люди будут покупать то, что им нужно?

— правительство еще не запретило частной торговли. Объявлено, чтобы владельцы лавок занялись своим обычным делом. Но торговля с иностранцами будет в руках правительства. Лавочники могут закупать товары у государства, а потом продавать народу.

А само правительство разве не может открыть лавки?

— Откроет постепенно будет много государственных лавок… Потом кооперативные.

А это что такое?

— Люди сложатся деньгами, создадут общества — кооперативы И для своих членов будут привозить и продавать дешевый товар.

— А прибыль, что же, будут делить?

— На прибыль откроют еще лавки, снизят цены на товары.

— Это хорошо!

— Да, в будущем намечено много хороших дел. А пока надо с врагами покончить.

— Да ведь враги уже все уничтожены? Эмир убежал, другие попались в руки новой власти… Кто смеет поднять голову против нее?

— Есть еще всякие люди, есть друг! Ну, зайдем ко мне и побеседуем!

Они прошли под куполом Саррофон и направились к хаузу Рашид, к караван сараю, где торговали кожами Хотя на улицах и в торговых рядах не произошло заметных перемен, все же Сайд Пахлаван сразу почувствовал, что здесь все стало другим, словно сам воздух переменился. Повсюду развевались красные знамена, расклеенные везде лозунги звали людей к новой, свободной жизни. И на лицах у людей — особенно у молодых — победное и радостное выражение. Многие и одеты по-новому в куртки и шаровары, на рукавах у них красные повязки. Красный цвет так и горел вокруг Сайд Пахлаван почувствовал, что он сам словно начинает дышать воздухом революции, напоенным свежестью, чистотой и радостью. Этот воздух делал стариков молодыми, а молодым прибавлял силу.

Хайдаркул повернул к широкому подъезду, над воротами которого на цветном щите арабскими и русскими буквами было написано, по-видимому, название учреждения, а по обеим сторонам прибиты два красных флага. Сайд Пахлаван постеснялся спросить у Хайдаркула, что это за учреждение. Они вошли в комнату с деревянным полом; в глубине ее стоял большой стол, напротив него у окна стол поменьше и несколько стульев. Роспись стен и лепные украшения комнаты, большие и малые ниши были как при прежнем хозяине.