Джалол Икрами - Двенадцать ворот Бухары

— Спасибо! Поэтому-то я и позвонила вам, сказала Фируза. — На вас вся надежда. Велико значение женского клуба. Женщины и девушки получают здесь образование, их обучают разным ремеслам: мы разъясняем им их права и учим бороться за свою свободу. Но находятся еще среди ответственных работников люди, которые считают, что женский клуб — это рынок невест!.. Они являются сюда как хозяева, уводят понравившихся им девушек. Я не была здесь два месяца, и за это время отсюда выманили трех наивных молодых женщин.

— Кто, кто сделал это? — взволнованно спросил Муиддинов.

— Я еще не знаю, но непременно выясню и сообщу вам. Это пятнает честь нашего клуба, примите меры, чтобы такое не повторялось! Далее, у ворот и вокруг дома вечно болтаются какие-то подозрительные парни, пристают к женщинам, так что те боятся выходить… А во время моего отсутствия они даже внутрь дома проникали.

Надо бы одного-двух милиционеров поставить. Хочу также заявить, что в последние дни питание ухудшилось: мало жиров получаем, и мяса, и сахару…

— Я записал все ваши требования и просьбы, они вполне законны. Мы примем неотложные меры, — сказал Муиддинов.

— У меня еще есть дело к назиру просвещения.

— Пожалуйста, прошу! — живо откликнулся Кори-Юлдаш, полный смуглолицый человек с отвисшими щеками. — По-моему, назират в курсе ваших дел.

— В курсе-то в курсе, но хороших учительниц нам не дает, и вообще нам еще трех не хватает.

— Напишите нам об этом. Мы непременно найдем и пришлем вам.

— Мы уже писали… И что же? Нам прислали турчанку Хусниддинову… Она не знает нашего языка и ругает девушек да и нас — администраторов и педагогов — за то, что мы не говорим по-турецки.

— О, это плохо! — заговорил Муиддинов. — Правда, ЦИК постановил, что государственным языком Бухарской народной республики является тюркский и все должны его знать, однако с нашими женщинами, которые еще не овладели им, надо быть гибче, осмотрительней. Где эта учительница?

— Она ушла, — ответил кто-то.

— И разговаривает она грубо, властно, как хозяйка, — сказала Фируза.

— Да, да, — подхватили остальные, — очень груба со всеми.

— А вы увольте ее!

— Не так-то это просто: она жена Сайда Ахрори.

— Ну и что? Подумаешь!

Услышав это, Кори-Юлдаш поднялся с места и торопливо сказал:

— Хорошо, хорошо, мы заберем ее, а для вас найдем другую, может быть, русскую, знающую таджикский язык.

— Хорошо бы, — сказала Фируза.

Собрание продолжалось. Разговор шел о нехватке книг, тетрадей, о том, как проводить каникулы, и о многом другом. Муиддинов пообещал предоставить женскому клубу одну из правительственных дач, где все женщины смогут хорошо отдохнуть.

На этом собрание закончилось, приехавших угостили чаем, и они отбыли. Тут Фируза вспомнила о доме, о дочке и всполошилась: бедная Гульбахор, наверно, проснулась голодная, кричит. Она быстро распрощалась со своей заместительницей, схватила паранджу и чашмбанд и чуть ли не выбежала во двор. Во дворе она увидела только что вошедшую Анбари Ашк.

— Здравствуй, Фируза-джан, — сказала она, — поздравляю с окончанием сорока дней!

Ну как, жива-здорова? Как дочка, Оймулло? Самое главное — здоровье! Я вот болела, из дома не выходила, не знаю, что с моей подопечной Оим Шо. Вот пришла навестить.

— С Оим Шо все в порядке, учится… Староста класса. Она, наверное, в своей комнате, заходите, а я спешу домой, оставила дочку на попечение Оймулло. Навестите нас. До свиданья.

С этими словами Фируза выбежала на улицу, а тетушка Анбар пошла к Оим Шо.

С тех пор как Оим Шо ушла от Хасанбека, она жила в клубе. Ей не пришлось учиться грамоте с самого начала, она уже была грамотной, много читала, быстро усваивала все, что преподавали, помогала вести клубную работу. В последнее время иногда уходила домой — Ходжа Хасанбек, видимо, побаивался приставать к ней, у него были свои заботы. Оим Шо думала даже на время каникул совсем переселиться из клуба в свой дом, помогать старухе матери по хозяйству.

Тетушка Анбар застала Оим Шо за чтением газеты «Бухоро ахбори».

— Как хорошо, что наконец пришли! — радостно воскликнула молодая женщина и побежала ей навстречу. Но в голосе ее слышался упрек. — Я уже все глаза проглядела, ожидая вас.

— Попрекайте, попрекайте, вы правы, Оим! Заботы и хлопоты совсем одолели! А тут еще болела. Ничего не поделаешь старость! И старик себя неважно чувствует. Дети учатся… Но довольно обо мне. Как вы поживаете, как идет ученье?

— Спасибо, спасибо, хорошо! А сердце от тоски разрывается.

— Вы тоскуете? — удивилась Анбар. — Все в клуб ходят развлечься, а вы, живя тут, тоскуете. Странно!

— Сама не знаю, что со мной, — вздохнула Оим Шо. — Ничто не радует, смотреть ни на что не хочется… Девушки веселятся, играют, в бубен бьют, а я не могу. Правда, как-то одна молодая женщина рассказала мне о своих горестях. Я поплакала вместе с ней, и как-то легче стало. Поднялась я тогда вместе с девушками на крышу, оглядела все вокруг и облегченно вздохнула. Весна! Я и не заметила, когда она пришла.

— Да, весна, — сказала задумчиво тетушка Анбар. — Ваша тоска мне не нравится. Человек беспричинно не тоскует. Вы слышали, говорят, на Регистане народное гулянье, празднество по случаю Ноуруза?

— Нет, ничего не знаю…

Что за гулянье?

— Небывалое! Ярмарка! Шатры поставили рядами, цирк, чайханы, рестораны… Все на диво! Иллюминация, какие хочешь развлечения. А распорядителем этот самый Насим-джан, сын хаджи Малеха. Видела я его на белом коне, с ним еще двое, командует, распоряжается… Ну прямо эмир!

— А кто это — Насим-джан? — спросила Оим Шо, притворяясь, что не знает.

— Да тот, что расчистил дорогу для женщин тогда, в день праздника… Ах, вы ведь не были! Но мы с вами видели его на Регистане.

— А что, он красив?

— Вот увидите! Пойдемте и на гулянье посмотрим. Оим Шо обрадовалась, сразу повеселела.

— Хорошо, идем! Вот только возьму разрешение.

— Идите, идите, а я газету почитаю.

Тетушка Анбар была не очень-то грамотная, по слогам и то с трудом читала, но старалась каждый день попрактиковаться в чтении. Ее внимание привлекло такое извещение: «Чагатайская выездная труппа при политотделе Туркфронта прибыла 29 марта в Каган. С 1 апреля в Бухаре на площади Истиклоль будет представлена вторая часть пьесы Хамзы Хаким-заде «Трагедия Ферганы» под названием «Жертва честности» в четырех действиях».

На другой странице газеты тетушка Анбар прочла приказ: «Женщинам без спутников запрещается ездить верхом на лошадях. Нарушившие этот приказ будут подвергаться аресту, а лошади — конфискации». Подписан приказ заместителем начальника окружной милиции хаджи Фай-зуллой.

Тетушка Анбар от души рассмеялась, чем немало удивила вернувшуюся в это время Оим Шо.