Лев Демин - Каторжник император. Беньовский

Вологда встретила путников лютыми морозами. От закуржавелых лошадей шёл пар. Винблад страдал мучительным, лающим бронхиальным кашлем, пряча лицо в воротник спасительного тулупа. Беньовский упрашивал конвойных поднести больному чарку водки. На привалах швед горько жаловался на свою судьбу и выговаривал Морису:

— И зачем я, дурак, послушался вас. Не так-то уж и плохо жилось нам в Казани.

— Не вешайте носа, Адольф. Что-нибудь придумаем, — успокаивал его Беньовский.

В крупных городах менялся конвой, и ссыльных на два-три дня размещали в местный острог. Можно было обогреться и отдохнуть. Но что это был за отдых на жёстких нарах, кишевших клопами! Почему-то во всех острогах печи нещадно дымили и плохо прогревали камеры. Беньовский старался сблизиться со своими спутниками-заговорщиками, выведать их прегрешения. В первую очередь он постарался разговориться с Батуриным, немолодым уже полковником-артиллеристом.

— Рад, полковник, вашему обществу. Я ведь тоже в вашем чине. Вы готовили заговор с целью свержения Екатерины?

— Какой там заговор? Никакого заговора, по сути дела, не было. Велись тайком крамольные беседы. Осуждали узурпацию власти Екатериной и убийство её мужа. А почему у власти она, когда налицо есть цесаревич Павел [28] ...цесаревич Павел? — Павел I (1754—1801), сын Петра III и Екатерины II, российский император с 1796 г. Был убит заговорщиками-дворянами. ? Говорили и о превосходстве британской системы власти — король суть символ, знамя, а реальная власть в руках выборного парламента, представляющего разные сословия. Панов, самый молодой и горячий среди нас, произнёс однажды такую сакраментальную фразу: «До каких пор Россией будет править развратное бабье?» Наш кружок состоял всего лишь из пяти человек.

— Я вижу, вас здесь четверо. А какая судьба пятого?

— Пятый оказался доносчиком. Он регулярно сообщал в полицию содержание наших разговоров. Это послужило основанием для нашего ареста. Нам вменили в вину попытку организовать заговор с целью свержения государыни и ещё оскорбление её величества. Императрица была напугана делом поручика Мировича. Теперь мы с вами люди общей судьбы.

— Из всякого, казалось бы безвыходного, положения можно найти выход.

— Какой может быть выход?

— Бегство, полковник.

— С Камчатки не убежишь. Тысячи вёрст до крупных центров. Кругом студёное море.

— Вы правы. Но всё равно, бегство — наш единственный выход. Нас уже шестеро. Наверняка найдутся друзья и сторонники там, на Камчатке. Мы захватим торговое судно и отплывём к берегам Японии или Китая. А там видно будет.

— Захватить судно... Вероятно, это вызовет вооружённую стычку, жертвы.

— Очень может быть.

— То, что вы предлагаете, это открытый бунт.

— Называйте так, если вам угодно. Другого выхода у нас нет.

Этот разговор произошёл в вологодской тюрьме. В дальнейшем Беньовский заговаривал о своём плане захвата судна и побега морем и с Батуриным, и с другими. Сперва все, кроме гвардейского поручика, встречали слова Мориса с сомнением. Но по мере того, как накапливалась усталость и усиливалась тоска от утомительно нудной, нескончаемой дороги, каждый ссыльный обращался в своих помыслах к дерзкому плану захвата судна и бегства в загадочную заморскую страну.

— Пожалуй, вы правы, полковник. Это наш единственный выход, — сказал ему Батурин во время отдыха в екатеринбургской тюрьме.

— Рассчитывайте на меня! — воскликнул Панов.

И даже угрюмый Винблад невольно оживился и стал с интересом прислушиваться к разговорам Беньовского с попутчиками.

— В ваших планах, Морис, есть что-то привлекательное, — сказал швед. — Терять нам, кажется, уже нечего.

За Тюменью леса сменились ровной, скучной степью, наводившей уныние. Зима подходила к концу. Солнце после ночных заморозков начинало с утра припекать, и снег становился рыхлым и ноздреватым. Иртыш у Омска ещё преодолели по льду. Но когда достигли Оби, там начался ледоход. На реке стоял гул и грохот. Льдины лопались, громоздились друг на друга, крошились, устремлялись в бурные водовороты.

В Колывани, на левом берегу Оби, задержались дней на десять, ожидая, пока могучая река не очистится ото льда. Конвойные пьянствовали и сквернословили. Ссыльные скучали, вслушиваясь в грохот льдин. Наконец переправились на правый берег на барже-пароме. Дальше следовали уже не в санях, а на телегах по тряской, раскисшей от весенней распутицы дороге. К началу мая семидесятого года добрались до Томска.

За Томском местность стала разнообразней, оживилась. Степь сменилась лесными массивами. Могучие разлапистые кедры и стройные, словно корабельные мачты, лиственницы подступали к самой дороге, образуя зелёные коридоры. Пахло весенней прелью, свежей хвоей, разными лесными запахами. Из чаши доносились птичьи голоса. Селения попадались по пути не часто. Добротные избы под тесовыми крышами были срублены из толстоствольных лиственниц — не избы, а крепости. На пригорках возвышались бревенчатые церкви с шатровыми колоколенками.

Миновали Красноярск, переправившись через широкий Енисей. Далее пошла пересечённая, холмистая местность. К югу, над лесными далями, синели отроги Саянских гор. В Иркутске произошла очередная смена конвоя. Ссыльных поместили в одну общую камеру острога и даже сводили в баню. Камеру посетил православный священник, благословил и причастил православных — Панова, Степанова, Батурина и Софронова. Беньовский и Винблад не стали настаивать, чтобы ради них прислали ксёндза и пастора. Их могло в Иркутске и не оказаться.

Покидая камеру, священник напутствовал:

— Всевышний послал вам, дети мои, тяжёлое испытание. Несите же свой крест с кротостью и смирением.

— С кротостью и смирением... Как бы не так! — дерзко произнёс Беньовский, когда за священником захлопнулась дверь камеры.

— Не кощунствуйте, — возразил Софронов, тщедушный, сухопарый человек. — Мы жертва оговора. Надо писать кассацию на высочайшее имя.

— Посылали уже. А что толку? — сказал Батурин.

— Вернёмся к прежнему разговору, господа, — решительно произнёс Беньовский. — Разделяете ли вы мой план захватить у берегов Камчатки торговое судно и бежать на нём в заморские страны? План рискован, дерзок — слов нет. Но предложите что-нибудь другое. Готов вас выслушать.

— Рассчитывайте на меня. Другого пути у нас нет, — тихо воскликнул Панов.

— И на меня, — одновременно сказали Батурин и Степанов.

Винблад насупился и не сразу сказал своё слово.

— Я как все, господа.

— А вы, любезный бывший секретарь Сената? — обратился Беньовский к Софронову.

— Опасное предприятие затеваете, господа, — не сразу ответил Софронов. — Но императрица ещё сравнительно молода, царствовать будет долго. Вряд ли нас помилуют в её царствование. Так что и я с вами.