Вальтер Скотт - Том 1. Уэверли

По прошествии этого времени он услышал во дворе стук колес, после чего в комнату вошел подполковник Стюарт и попросил своего гостя еще раз подкрепиться на дорогу. Предложение было принято, ибо поздний завтрак отнюдь не лишил нашего героя способности оказать должную честь обеду, который теперь подали. Судя по манере говорить, его хозяин был простой деревенский помещик, хотя порой он и проявлял воинственные чувства и вставлял в свою речь солдатские выражения. Он всячески избегал упоминать о текущих военных операциях или внутренней политике и каждый раз, когда Уэверли заводил разговор на эти темы, отвечал, что не имеет права их касаться.

После обеда комендант встал и, пожелав Эдуарду доброго пути, сказал, что, поскольку вещи, по словам слуги Уэверли, были отправлены вперед, он позволил себе прислать ему немного собственного белья на то время, пока капитан Уэверли не получит своего. С этими словами он исчез, а через минуту слуга доложил Эдуарду, что лошадь готова.

Уэверли спустился во двор, где нашел солдата, державшего под уздцы оседланную лошадь. Он сел на нее и выехал из ворот Дунского замка в сопровождении человек двадцати вооруженных всадников. На солдат регулярной армии они не очень-то походили, а скорее напоминали людей, взявшихся за оружие неожиданно и в силу крайней необходимости. Их форма, голубая с красным, в подражание мундиру французских стрелков, была не слишком выдержана и сидела на них достаточно неуклюже. Глаз Уэверли, привыкший к хорошо обученному войску, мог легко заметить по выправке и по привычкам своих спутников, что они не прошли настоящей солдатской выучки и, хотя достаточно владели своими конями, были скорее конюхами или охотниками, чем кавалеристами. Лошади их сбивались с ноги, не умели проделывать совместных эволюций и свободно перестраиваться и не были подготовлены для рукопашной схватки. Но сами люди были здоровые и крепкие, и каждый из них мог представить собой внушительную силу в нерегулярной коннице. Начальник этого небольшого отряда сидел на великолепном гунтере, (*) ** Гунтер — верховая лошадь, гибрид жеребца верховой породы с кобылой-тяжеловозом. и, хотя он был в военной форме, это изменение наряда не помешало Эдуарду признать в нем старого знакомого, мистера Фолконера из Балмауоппла.

Хотя Эдуард расстался с этим джентльменом далеко не по-дружески, он готов был забыть все обстоятельства их глупой ссоры ради удовольствия еще раз поболтать с человеком своего круга, — удовольствия, которого он был так долго лишен. Но, по-видимому, память о поражении, нанесенном ему бароном Брэдуордином, невольной причиной которого оказался Эдуард, все еще жгла сердце неотесанного, но гордого лэрда. Он всячески старался не подать и вида, что узнал его, и упрямо держался во главе своей конницы, которая, несмотря на то, что численностью не превосходила взвода, называлась эскадроном капитана Фолконера. Ему предшествовал трубач, время от времени оглашавший окрестности воинственными звуками, и знаменосец в лице корнета Фолконера, младшего брата лэрда. Лейтенант, пожилой человек, сильно смахивал на охотника невысокого пошиба, но доброго малого; выражение бесстрастного юмора преобладало на его вульгарных чертах, обличавших привычку к горячительным напиткам. Под мухой он был и сейчас — треуголка его лихо сидела набекрень, он насвистывал песенку «Боб из Дамблейна», ехал бодрой рысью и казался блаженно равнодушным ко всему, что творилось в стране, — к поведению подчиненных, к целям их похода и вообще ко всем подлунным делам.

У этого мужа, пускавшего время от времени свою лошадь бок о бок с его собственной, Уэверли решил кое-что разузнать или по крайней мере поразвлечься с ним беседой.

— Прекрасный вечер, сэр, — начал Эдуард.

— О да, сэр, славный вечер, — отвечал лейтенант на самом вульгарном нижнешотландском наречии.

— Видно, будет хороший урожай, — продолжал Уэверли свою атаку.

— Да, овес нынче соберут недурной. Но фермеры, черт их побери, и лабазники снова запросят прошлогоднюю цену, и владельцам лошадей опять придется отдуваться.

— Вы, быть может, квартирмейстер, сэр?

— Да, и квартирмейстер, и берейтор, и лейтенант,— ответил этот мастер на все руки. — И в самом деле, кому объезжать бедных животных да смотреть за ними, как не мне? Все ведь они через мои руки проходят.

— Простите, сударь, если это не слишком нескромный вопрос, не скажете ли вы мне, куда мы сейчас направляемся?

— Боюсь, что на самое дурацкое предприятие,— отозвалась эта весьма общительная личность.

— В таком случае, — оказал Уэверли, решив не скупиться на любезности, — мне странно, что такое лицо, как вы, избрало этот путь.

— Верно, сэр, очень верно, — отвечал офицер,— но на все есть свои причины. Надо вам сказать, что этот вот лэрд купил у меня всех этих лошадок для своего отряда и договорился уплатить за них подходящую по нынешним временам цену. Но наличных у него не оказалось, а мне сказали, что на его имении много долгу и за его обязательства и ломаного гроша не дадут, а мне к святому Мартину надо было рассчитаться со своими поставщиками. Лэрд очень любезно предложил мне лейтенантский патент, а так как наши пятнадцать старичков [143] Судьи верховного суда Шотландии известны у деревенских жителей под названием пятнадцати. (Прим. автора.) никогда бы не помогли мне выручить мои денежки за то, что я продал лошадей врагам правительства, мне, ей-богу, ничего другого не оставалось, как выступить [144] Сказать в Шотландии о человеке, что он выступил, означало то же, что сказать про него в Ирландии, что он поднялся. И то и другое означало участие в восстании. Сорок лет тому назад выражения мятеж и мятежник в разговоре не употреблялись, так как могли быть приняты кем-либо из присутствующих за личное оскорбление. Даже среди завзятых вигов считалось более вежливым называть Карла Эдуарда шевалье, а не претендентом. Эта всепримиряющая учтивость соблюдалась обычно в обществах, где представители обеих партий встречались на дружеской ноге. (Прим. автора.) самому. Посудите сами, если всю жизнь мне приходится возиться с недоуздками, моей ли шее бояться ленты святого Джонстона? (*) ** Лента святого Джонстона — петля на виселице.

— Так вы по профессии не военный? — осведомился Уэверли.

— О нет, слава богу! — ответил отважный партизан.— На таком коротком поводке меня не воспитывали. Мое дело — конюшня. Я, видите ли, барышник, сэр, и, если доживу до тех пор, когда увижу вас на троицу на конской ярмарке в Стэгшобэнке или на зимней ярмарке в Ховике, и вам пришло бы в голову, завести себе хорошую лошадку, что обогнала бы любую, уж будьте уверены, я услужил бы вам как следует. Джейми Джинкер не такой человек, чтобы обманывать джентльмена. А вы ведь джентльмен, сэр, и должны разбираться в конских статях. Взгляните-ка на резвую кобылу, на которой сидит Балмауоппл, у кого он ее купил? У меня. Она от Лижи ложку, который выиграл королевский кубок в Кэвертон-Эдже, и Белоногого герцога Гамильтона... (И т. д., и т. д., и т. д.).