Вальтер Скотт - Том 1. Уэверли

— Насколько мне известно, нет. Я полагаю, что армия отправится на некоторое время в Эдинбург и будет там ждать подкреплений.

— И будет осаждать замок? — сказал Толбот с саркастической улыбкой. — В таком случае, если мой прежний командир генерал Престон не окажется изменником или сам замок не провалится в Северное озеро, что я считаю одинаково вероятным, пройдет немало времени, так что мы успеем хорошенько друг с другом познакомиться. Сдается мне, что ваш доблестный шевалье рассчитывает на вас, чтобы обратить меня в свою веру, а так как я намерен проделать то же самое с вами, это самое лучшее, что он мог придумать. Мы сможем по крайней мере как следует поспорить. Но так как сегодня я говорил с вами под влиянием чувств, которым я редко поддаюсь, надеюсь, вы уволите меня от новых споров, пока мы с вами не познакомимся несколько ближе.

Нам нет надобности описывать здесь победоносное вступление принца в Эдинбург после решительной битвы под Престоном. Следует упомянуть, однако, об одном случае, рисующем душевное благородство Флоры Мак-Ивор. Гайлэндцы, следовавшие в окружении принца, в разгуле и упоении победы несколько раз стреляли из своих ружей в воздух. Одно ружье случайно оказалось заряженным, и пуля скользнула вдоль виска Флоры в тот момент, когда она стояла на балконе и махала победителям платком. Увидав это, Фёргюс тотчас же бросился к ней, но хоть и убедился, что рана пустячная, выхватил свой палаш и хотел зарубить несчастного, чья небрежность могла стоить жизни его сестре. Но Флора схватила его за плед.

— Не трогай этого беднягу! — воскликнула она.— Ради бога не трогай! Скажи лучше со мной: слава богу, что это случилось с Флорой Мак-Ивор. Если бы под пулей оказался виг, все виги стали бы утверждать, что стреляли нарочно!

Уэверли не пришлось испытать тревоги, в которую поверг бы его этот случай, — он задержался в дороге, так как должен был сопровождать полковника Толбота.

В Эдинбург они ехали бок о бок на двух лошадях. Как бы для того, чтобы разведать мысли и чувства друг друга, они начали разговор с самых общих и повседневных предметов. Но когда Уэверли коснулся наиболее волнующей и болезненной для него темы, а именно, положения его отца и дяди, полковник Толбот постарался на сей раз не возбуждать его опасений, а скорее успокоить их, особенно после того, как ему стала известна история Уэверли, которую тот без колебаний рассказал ему со всей откровенностью.

— Так, значит, в вашем неосторожном шаге,— сказал полковник, — заранее обдуманного намерения, как, кажется, выражаются юристы, не было, и заманили вас на службу этого итальянского странствующего рыцаря несколько ласковых слов с его стороны и со стороны его гайлэндских вербовщиков? Все это, конечно, ужасно глупо, но не так уж скверно, как я ожидал, судя по слухам. Однако в настоящую минуту дезертировать, даже из войск этого претендента, нельзя. Это ясно. Но я не сомневаюсь, что в этом разнородном полчище диких и отчаянных людей рано или поздно возникнут распри, воспользовавшись которыми вы сможете без ущерба для вашей чести выпутаться из необдуманных обязательств, прежде чем этот пузырь лопнет. Если это удастся, я хотел бы, чтобы вы отправились в какое-нибудь безопасное место во Фландрии, которое я вам заранее укажу. И мне кажется, что я смогу добиться для вас полного прощения у правительства, после того как вы проживете несколько месяцев за границей.

— Я не могу разрешить вам, полковник Толбот,— ответил Уэверли,— говорить о каком-либо плане, предполагающем мою измену делу, с которым я связал свою судьбу, возможно необдуманно, но, во всяком случае, добровольно и с намерением принять на себя ответственность за все последствия.

— Ну, — сказал полковник Толбот с улыбкой,— предоставьте мне по крайней мере свободу думать и надеяться, хотя бы не высказывая своих мыслей вслух. Но неужели вы так и не заглянули в этот таинственный пакет?

— Он в моих вещах, — ответил Эдуард, — мы найдем его в Эдинбурге.

Вскоре они туда прибыли. Квартиру Уэверли отвели, по особому приказанию принца, в весьма порядочном помещении, рассчитанном также и на полковника Толбота. Первым делом нашего героя было осмотреть свою укладку, и, после очень недолгих поисков, долгожданный пакет вывалился из белья. Уэверли вскрыл его с лихорадочным нетерпением. В конверте, на котором стояла только надпись: «Э. Уэверли, эсквайру», он нашел несколько вскрытых писем. Два верхних были от подполковника Гардинера. Более раннее заключало мягкий и деликатный упрек в том, что адресат не последовал его совету относительно того, как использовать отпуск, и напоминало, что и срок продления его скоро приходит к концу. «Но даже если бы он и не кончился, — продолжал подполковник Гардинер, — известия из-за границы, а также инструкции, полученные мною из военного министерства, все равно вынудили бы меня отозвать вас, так как после наших неудач во Фландрии нам угрожает как иностранное вторжение, так и мятеж недовольных в стране. Поэтому убедительно прошу вас возможно быстрее вернуться в штаб-квартиру полка; это тем более необходимо, что именно в вашем отряде замечается брожение, и я нарочно откладываю расследование подробностей, пока не смогу воспользоваться вашим содействием».

Второе письмо было датировано восемью днями позже. Написано оно уже было тоном человека, который не дождался никакого ответа на первое. Оно напоминало Уэверли о его обязанностях как человека чести, офицера и англичанина; отмечало растущее недовольство среди подчиненных ему солдат и то, что от некоторых из них слышали намеки, будто их капитан поощряет и одобряет их бунтарское поведение; наконец, автор выражал глубочайшее сожаление и удивление, что Уэверли не подчинился его приказу явиться в штаб-квартиру, напоминал ему, что он отозван из отпуска, и заклинал его в выражениях, в которых отеческие увещания сочетались с тоном военачальника, искупить свою вину, немедленно вернувшись в полк. «Для того чтобы быть совершенно уверенным, что это письмо дойдет до вас, — заканчивал полковник, — его отвезет капрал Тимс из вашего отряда с приказанием передать в собственные ваши руки».

Прочитав эти письма, Уэверли вынужден был с великим сокрушением faire amende honorable [195] Принести извинения (франц.). памяти храброго и безупречного человека, написавшего их. Ибо, поскольку подполковник Гардинер имел все основания предполагать, что они достигли адресата, отсутствие какого-либо отклика на них со стороны Уэверли не могло вызвать ничего иного, кроме третьего и последнего категорического приказания, которое одно Уэверли и получил в Гленнакуойхе, хоть и слишком поздно, чтобы его выполнить. Его отстранение от должности за видимое пренебрежение последним приказом не только не было грубым и жестоким действием со стороны правительства, но было явно неизбежно. Следующее письмо, которое он развернул, было от майора его полка. В нем говорилось, что по его поводу ходят порочащие слухи: некий мистер Фолконер из Баллихопла или чего-то в этом роде якобы предложил в его присутствии крамольный тост, не вызвавший его возмущения, хотя королевский дом был оскорблен в нем так грубо, что один из присутствующих джентльменов, отнюдь не славящийся своей преданностью правительству, счел тем не менее своим долгом вступиться; и что капитан Уэверли допустил, если только это сообщение соответствует действительности, чтобы другое лицо, до которого все это дело имело лишь весьма отдаленное касательство, отплатило за обиду, нанесенную ему лично как офицеру, и дралось на дуэли с оскорбителем. Майор заканчивал письмо словами, что никто из товарищей капитана Уэверли по полку не верит этой скандальной истории, но общее мнение их таково, что для его чести, равно как и для чести полка, ему необходимо немедленно опровергнуть эти сплетни самолично и т. д. и т. п.