Дмитрий Федотов - Хозяин урмана

– А что с ним случилось?

– Погиб. Уж года три как… Под лавину попал возле Старой Крепости. Тела так и не нашли.

Урманов отвернулся, размял папиросину, закурил.

– Мать ихняя после этого слегла, за полгода растаяла от горя…

– Извините, мы не знали… – мне всегда в таких случаях становилось неловко, будто я пытаюсь влезть в чужую квартиру или роюсь в чужих вещах. – А… нет ли у вас фото Геннадия? – смутная догадка замельтешила у меня в голове.

– Есть, конечно, – Урманов медленно прошел через комнату к платяному шкафу, открыл взвизгнувшую дверцу, долго копался на полках, наконец извлек затертый до белизны пухлый фотоальбом. – Вот, смотрите, – протянул мне альбом.

Я взвесил том на руке и положил его на подоконник. Обыкновенная семейная хроника, ничем не примечательная – свадьба, юность, первая собственная комната, первый ребенок, первые радости, второй ребенок… «А разница-то у братьев года три-четыре, не больше!» Вот и школа, новая квартира (видимо, эта самая!), выпускной у старшего, Геннадия…

Я перелистнул сразу несколько страниц и остолбенел. На меня с профессионально сделанного в фотоателье портрета смотрел, чуть улыбаясь, «шаман»!

Ракитин тоже заглянул в альбом и присвистнул:

– Елы-палы! А покойничек-то живуч оказался!

– Что вы говорите, господин капитан? – насторожился Урманов.

– Э-э… Василий Сергеевич, спасибо за сотрудничество, – Олег радушно похлопал его по плечу. – Вы нам очень помогли. А вот это все, – окинул он взглядом расхристанную комнату, – надо срочно прекратить!

– В самом деле, – поддакнул я, – не ровен час, сын узнает!

– Господа, умоляю, не говорите Антону! – Урманов вцепился в нас обоих. – Стыдно-то как…

– Вот и прекращайте!

Недвижно лежавшая до сих пор на тахте баба вдруг открыла глаза и резко села. Простыня, прикрывавшая ее, упала на пол, открывая для обозрения внушительные прелести. Мутно оглядев четырех мужиков, замерших то ли в восхищении, то ли в растерянности, кустодиевская красотка криво улыбнулась и просипела:

– Мальчики, только не все сразу!

– Я первый! – внезапно очнулся тощий субъект, тихо сидевший все время на краю тахты. И цапнул бабу за необъятную грудь.

– Отвали, Колян! – рявкнула та, отмахнувшись дебелой рукой. – Я тебе уже давала.

Получив хлесткую затрещину, тощий Колян улетел с тахты в угол и развалил плотный строй бутылок с самогоном.

– Картина Репина «Приплыли!» – поморщился Олег. – Пошли отсюда, Димыч!

Мы отодрали от себя причитающего Урманова и быстро ретировались в коридор.

Когда мы уселись в машину, сержант заинтересованно спросил:

– И шо же там було, Олег Володимирович?

– Три «бэ».

– Шо ж це такэ?

– Бардак, бухаловка и блядство.

Сержант, окончательно сбитый с толку, недоуменно и обиженно оглядел наши каменные физиономии и молча завел мотор.

– Тебе, Степан, надо что-то с юмором делать, – сочувственно сказал Ракитин. – В нашем грубом деле без юмора нельзя.

Сержант пробурчал в ответ что-то невнятное и возмущенно повел литым плечом.

– Подведем итоги, – как ни в чем не бывало повернулся ко мне Олег. – Что мы имеем?

– Воскресшего старшего брата Антона Урманова, превратившегося в адепта культа бога Тенгри, – выдал я.

– И что из этого следует?

– Надо срочно ехать в горы, искать капище.

– По-моему, надо срочно объявлять обоих в розыск. По области.

– По региону, Олежек! Уверен, что братья уже где-то в Кемеровской области. И скорее всего – по дороге к капищу.

– Далось тебе это капище!

– Да в нем-то все и дело! Ну, как ты не понимаешь?! – Я разозлился. – Раритеты нужны Геннадию не для продажи. Он собирается совершить древний обряд. Но не пробуждения бога, как я думал вначале, а его умиротворения !..

– Погоди, какого еще умиротворения?! – Ракитин тоже начал закипать и вытащил помятую пачку «Кэмела». – Мне надо поймать психа-фанатика, убившего как минимум двух человек!

– А я тебе что предлагаю? Они оба там, Олег! На капище! Я уверен, Антон не знает про этот обряд и преследует брата, чтобы вернуть украденные раритеты. А Геннадий, вполне возможно, может использовать Антона в качестве жертвы во время обряда. Он действительно фанатик, но… добрый!

– Добрый?! – Ракитин поперхнулся дымом только что раскуренной сигареты.

– Я понимаю, что говорю странные вещи. Но я сам все понял, только прочитав «памятные тетради» Крашенинникова. Они там по незнанию прервали священный обряд умиротворения бога, призывающий Тенгри остановить пожары, охватившие в тот год весь Кузнецкий Алатау, всю Шорию. – Я старался рассказывать спокойно и внятно, по опыту зная, что лишь так смогу убедить Олега в своей правоте. – Приятель Крашенинникова украл с капища священные реликвии – берестяную книгу Тенгри и фигурки Небесного Пса и Огненного Коршуна, слуг бога. Шорцы устроили погоню и даже убили похитителя, но Крашенинников все же увез эти раритеты с собой. Он хранил их много лет, но посланцы Белого шамана – того, что совершал обряд – нашли ученого в Петербурге. Видимо, опасаясь этого, Крашенинников пытался через своего брата-купца вернуть раритеты в Сибирь, но не преуспел. И умер…

– И куда же делись эти раритеты потом?

– Непонятно. Но каким-то образом они через много лет попали к пивовару Карлу Крюгеру, который основал в Томске пивоваренный завод. Профессор Ульрих Крюгер, правнук Карла, показывал мне фотографию предка с этими предметами. Он сказал, что после смерти прадеда его родной брат Роберт передал раритеты в дар Томскому университету.

– А как все это связано с нашими событиями?

– Думаю, Геннадий Урманов откуда-то узнал о тех давних событиях и вознамерился завершить прерванный обряд, успокоить грозного бога.

– По-твоему получается, что Геннадий Урманов вовсе не преступник, а спаситель человечества?

– Ну, это с какой стороны посмотреть…

– Да с любой! – Олег опустил стекло и выбросил окурок. – Он совершил преступление и должен быть наказан!

– Ладно. Накажешь его, когда найдем. Между прочим, время теперь работает против нас. Можем опоздать…

– Ты опять про капище? А я думаю, что Урманов до сих пор в городе и будет искать новой встречи с Крюгером! – Ракитин отвернулся и снова закурил.

– Знаешь, Олежек, – мирно сказал я, – иногда мне кажется, что у тебя в предках была не обезьяна, как у всех, а коза! Бодливая и упрямая.

До самого города никто из нас больше не произнес ни слова. Меня это вполне устроило – удалось еще урвать для сна часок. Очнулся я, когда мы переезжали по мосту Томь. Сладко потянувшись, я бодро попросил:

– Высади меня возле Политехнического, сержант.

На часах было еще только четыре часа пополудни, и я решил прогуляться пешком до редакции. Если честно, меня до сих пор мучила совесть по поводу грубого розыгрыша Колобка. Очень хотелось как-то загладить вину, не признаваясь, впрочем, в содеянном.