Дмитрий Федотов - Хозяин урмана

– Страшно мне, дядь Никита, – вздохнул тот. – Сгинем все в урмане…

– Опять за рыбу деньги!.. – возмутился Колобов. – А ну, выкладывай все, что знаешь прямо тут!

Они двинулись от кабака в сторону церкви на площади. Кёлек заговорил медленно – то ли припоминая, то ли подбирая слова.

– Хозяин урмана – это дух леса, его хранитель… Он же бережет его богатства – деревья, грибы-ягоды, зверье… и тех, кто его почитает и живет под его покровом…

– То есть наши беглые тоже под его охраной, что ли?

– Конечно. Они ж там живут, значит, договорились с Хозяином. Иначе он бы их давно…

– …убил?!

– Не обязательно. Скорее – выгнал бы… Но мог и убить.

Колобов озадаченно почесал макушку: верить или не верить? С одной стороны, остяк испуган не понарошку, с другой – ну, ересь же несусветная!..

– Значит, ты думаешь, что этот… хозяин не пустит нас в урман?

– Почему не пустит?.. Нет, ходить там можно всякому – по грибы, по ягоды. А вот деревья рубить или зверя промышлять, – Кёлек передернул плечами, – ускёнхой надо делать…

– Что это?

– Обряд такой… Его каждый охотник знает.

– И ты?

– Да… – Остяк нервно оглянулся.

– Чего ж ты тогда дергаешься? – насторожился Колобов и тоже против воли бросил взгляд за спину. Ничего особенного не увидел, конечно: полупустая после торгов площадь, одинокие две-три фигуры вдалеке – наверное, дворники.

– Так ведь здесь Хозяин! – почти выкрикнул Кёлек, останавливаясь.

– Брешешь, – холодно парировал урядник.

– Он у вас в холодной сидит…

– Это студент, что ли?!

– Ну да…

– Я и говорю, брехня твоя пьяная!

– Дядь Никита, ей-богу, не вру! – Кёлек чуть не плакал. – У него на шее мойпар тавыт висит!

– Чего висит?..

– Мойпар тавыт… Знак Хозяина…

Колобов снова невольно взялся за чуб, нахмурился, припоминая.

– Там вроде чья-то голова была?..

– Ага! Медвежья.

– Значит, ваш хозяин урмана – медведь?

– Медведь – его тело. А дух – весь лес!

– Так наш-то студент – человек! – облегченно хохотнул урядник. – Подумаешь, раздобыл где-то древний оберег…

– Хозяин он! – убежденно возразил остяк.

– Вот что, паря, – посерьезнел Колобов, – нас от приказа никто не отстранял, так что сейчас ты пойдешь в баню, и чтоб к утру был как огурец! Выступаем по утренней зорьке.

– Дядь Никита, пропадем ведь!..

– Цыц, я сказал!..

*

На следующее утро, плотно позавтракав, отряд верхами направился через город к северной заставе. Кёлека подсадил на круп своей лошади Головастый, а ценного пленника усадили отдельно на заводную кобылу, примотав онучами к стременам, а руки сыромятным ремнем к луке седла. Колобов взял кобылу к себе на повод во избежание всяких недоразумений.

Отряд медленно проехал по Духовской улице до церкви, и Никита заметил за изгородью, на крыльце дома, отца Елисея. Поп проводил кавалькаду пристальным взглядом и… не перекрестил.

Свернули на более узкую и кривую Подгорную улицу, огибавшую подножие Воскресенского холма, и выбрались к северной границе городка. Собственно, за шлагбаумом кончался не только Томск, но и обжитая земля. Нет, конечно, дорога была. Пыльная, накатанная, она причудливо вилась по-над берегом Томы, высоким и обрывистым. Но уже через десяток верст незаметно превратилась в узкую, едва пробивающуюся из травы колею.

За час неспешной езды казакам встретились всего несколько домишек за убогими плетнями, окруженные куцыми огородами.

– Переселенцы, – кивнул на них Кёлек. – Издалека сюда едут…

– И зачем? – ухмыльнулся Головастый.

– За лучшей долей.

– Что-то непохоже…

– А комендант куда смотрит? – отозвался Колобов.

– В другую сторону, – буркнул остяк и замолчал.

Часа через три дорога исчезла окончательно, буквально растворилась в густом и мелком ельнике, заполонившем длинный, широкий распадок. Похоже, здесь когда-то бушевал пожар – кое-где до сих пор из травы проглядывали черные зубы горелых комлей.

Никита пару минут разглядывал окрестности, потом махнул рукой – привал. Казаки спешились, пустили коней пастись по опушке, споро сварганили костерок. Появился казан на треноге, вода нашлась в распадке – узкий, но глубокий и резвый ручей тихо журчал между старых, мертвых уже корней.

Урядник подошел к сидевшему на кочке пленнику.

– Ну, студент, далёко ли отсюда до твоего скита?

– Напрямую – верст десять…

– Всего-то?!

– …а по тропам десятка три наберется, – с усмешкой ответил Сукнов.

– Отчего ж по тропам? – прищурился Колобов, жуя травинку.

– Короткая дорога – не всегда самая близкая.

– И безопасная?..

– И то ж…

– Ну-ну, – урядник наклонился к самому уху пленника. – Заведешь не туда – первым похороню, – почти ласково сказал он.

Поднялся и направился к остяку, боязливо поглядывавшему в их сторону.

– Все дрожишь, паря?

– Помирать не хочется, дядь Никита, – выдохнул Кёлек, косясь на Сукнова. – Погубит нас Хозяин!..

– Так, может, обряд сотворишь?

– Попробую…

Остяк встал и двинулся в ельник, в сторону ручья.

– Помощь нужна? – кинул ему вслед Колобов, но парень только головой покрутил.

Отсутствовал он часа два. Казаки успели сварить и съесть целый казан ячневой каши с салом, и кое-кто уже достал кисет и трубку, собираясь провести ближайшие четверть часа за приятным занятием. Но урядник оказался суров и неумолим.

– Никаких перекуров! Дым в лесу за версту учуять можно.

– Так ведь костер-то палим…

– Костры все жгут. А табачный дух здесь в диковинку!

В это время и вернулся Кёлек. Выглядел он слегка взбодревшим, даже легкая улыбка осветила его смуглое скуластое лицо, когда встретился взглядом с Колобовым.

– Ну как, получилось? – улыбнулся и урядник.

– Вэр лавыл сделал, – кивнул остяк, – вода ответила, трава ответила, белку видел.

– И что?

– Белка – глаза и уши Хозяина.

– Молодец, Кёлек! – Никита похлопал его по плечу и обернулся к остальным: – Подъем! Выступаем…

*

Беда случилась ночью. Только сменилась вторая стража и глубокий сон сморил даже самых чутких и опытных, как грохот штуцера разорвал лесную тишину. Повскакали все разом. Но Никите потребовалась целая минута, чтобы разобраться в причине суматохи.

Стрелял Степан Бутырка, один из двух сторожей. Один, потому что его напарника нигде не было видно.

– В кого стрелял? – холодея от предчувствия, строго спросил урядник.

– В него… ну, в скитника энтого!.. – У Степана заметно дрожали руки, сжимавшие разряженный штуцер.

Колобов мгновенно развернулся к сухостою, возле которого уложили спать пленника, предусмотрительно привязав к стволу тайным казацким узлом. Сыромятный ремень, вернее, его обрывок, валялся на месте, а Сукнов исчез.