Владимир Голяховский - Чаша страдания

Как на всех традиционных прощаниях, пили больше обычного, быстро захмелели. Все обнимали Виктора, клялись в вечной дружбе:

— Прощай, лейтенант, ждем тебя генералом. Выпьем за будущего генерала!

Виктор валял дурака:

— Служу Советскому Союзу и красивым бабам! — он тоже был сильно пьян.

Лиля с грустью любовалась им — какой он красивый! И ждала, ждала, когда сможет остаться с ним вдвоем. Сегодня это случится.

Часа через два многие заснули кто где был, некоторые бегали в туалет: их рвало, им было плохо. Тогда Лиля решительно подошла к Виктору, потянула его за руку:

— Пойдем в твою комнату.

Виктор мутно посмотрел, пошел. Она легла на кровать, стесняясь, попросила:

— Погаси свет, иди ко мне.

Слегка покачиваясь и с трудом выговаривая слова, он нерешительно сказал:

— Лилька, может, не надо?.. Я, знаешь, я боюсь…

Она страстно прошептала:

— Если я, девушка, не боюсь, чего ты боишься? Надо, дурачок, надо, я так хочу. Только будь осторожен. Понимаешь?

Она ждала: сейчас он станет раздевать ее. А он все не решался. Удивляясь и стесняясь, она сама подняла подол платья и положила его руку себе на живот — ему должно быть приятно ощутить шелк трусов, а под ними ее горячее тело. А он все еще ничего не хотел делать. Изогнувшись дугой, она прижалась к нему и сама стала стягивать трусы. Только тогда он тяжело задышал, расстегнул брюки, и она почувствовала его касание. Раздвинув ноги, она подалась ему навстречу и почувствовала: он уже проникает в нее. Она ждала, что сейчас ей будет больно и она вскрикнет. Ну и пусть вскрикнет, пусть хоть все слышат — ей все равно. Теперь она уверена: Виктор — ее. На секунду оторвав свои губы от его губ, вместо крика она шепнула с выдохом:

— Витя, Витя, я твоя, твоя… Ой, как хорошо!..

Он не позвонил ей, не прислал телеграммы, не написал письма. Через неделю она узнала, что другая девушка, та самая Надя с младшего курса, поехала к нему и они поженились.

О, что творилось с ней! Горечь обиды, чувство унижения, крушение мечты — все смешалось в душе. Лиля не проклинала Виктора, она винила себя: надо же было ей оказаться такой идиоткой, обмануться, не понять холодно-покровительственного отношения. Ее буквально охватывала дрожь, когда она вспоминала, как сама легла под него, упросила, дура, чтобы он лишил ее невинности. Упросила даже против его желания!.. Матери Лиля ничего не говорила, дети обычно не посвящают родителей в свои любовные переживания. Но сама так осунулась и выглядела такой потерянной, что Мария и без объяснений поняла: дочь переживает глубокую личную трагедию. Она ждала, что, может быть, Лиля хоть что-то ей скажет, тогда она постарается помочь и успокоить. Но дочь молчала, и Мария только следила с тревогой: что будет дальше?

Но надо же выплакать душу хоть кому-то. Как раз в это время Римма вернулась от отца из Германской Демократической Республики. Она хотела рассказать Лиле о своей первой поездке за границу и показать привезенный для нее подарок, но, увидев ее осунувшейся и хмурой, все поняла и решила ждать ее рассказа. Едва дождавшись конца занятий, Лиля схватила Римму за рукав и потащила на улицу, чтобы все рассказать и выплакаться без свидетелей. На улице мела такая на редкость густая снежная метель, так резала лицо, так сыпала снегом в глаза и залепляла рот, что говорить было невозможно. Обе закрыли лица шарфами по самые глаза и, дрожа и поеживаясь, забежали в вестибюль старого клуба «Каучук» — туда они иногда ходили смотреть кино. Только они переступили порог и стащили заснеженные шарфы, как Лиля начала всхлипывать и жаловаться:

— Ой, мамочка, что я надела! Римка, я такая дура, идиотка, я так хотела удержать Виктора, что сама, сама, дура, легла под него и почти насильно заставила его лишить меня невинности! А он, — она чуть не разрыдалась, — а он уехал и сразу женился на той, на Наде…

Римма тяжело вздохнула:

— Да, я слышала, что он женился, мне рассказали, и догадалась по тебе, что произошло. Ты уж слишком заметно переживаешь, девчонки о тебе перешептываются.

— Ну и пусть перешептываются. Но что мне делать?

— Ничего — утешишься.

— Что ты говоришь?! Как утешиться? Ведь я теперь — ни с того ни с сего уже больше не девушка.

— Ты болтаешь глупости. Девичья невинность, девственность — это все только глупые предрассудки прошлых веков.

— Предрассудки? Но ведь так всегда считалось, так заведено.

— Было заведено, а теперь уже разведено. У мужчин, у них какая невинность, где она? Им можно, а нам нельзя? Подумаешь — потеряла невинность! Все мы, дуры, теряем. Ну и что? И у меня так же было с первым мужчиной.

— Ты, ты… тоже обманулась?

— Ну, не совсем я обманулась, скорее — он меня обманывал. Мужики все такие.

Лиле нужно было какое-то утешение, ей хотелось узнать побольше о том, как это было у Риммы:

— Ты страдала?

— Пострадала, конечно, дура была. А потом поняла, что это глупость, и забыла.

— Дура и я, идиотка. А как тебе удалось забыть?

Теперь обе они слегка отогрелись, Римма закурила свой «Беломор», выпустила дым из ноздрей и усмехнулась:

— Удалось, забыла. Сначала от обиды отдалась другому парню, потом еще одному, потом еще… И забыла.

— Но, Римка, это же… это знаешь как называется? Я не могу…

— А я могу — это называется бл…дством. Ты это хотела сказать? Ну и что? Дело не в слове, это сама жизнь как она есть. Большинство женщин обожгутся сначала, а потом горят синим пламенем.

— Почему синим пламенем? — сквозь слезы улыбнулась Лиля.

— Так, к слову пришлось. Поговорка такая есть: «Гори оно все синим пламенем». Все у нас, у баб, так и горит.

Лиля слушала с удивлением и смущением, рана была слишком свежа. Для нее Римма была оракулом, но она никак не могла представить себя в той категории, о которой говорила подруга. Римма решила ей объяснить:

— Мы самочки, а самочки должны делать выбор. Нас так и по биологии учили. А чтобы сделать правильный выбор, надо научиться выбирать. Я слышала, что есть американская или английская поговорка: «Прежде чем найдешь своего прекрасного принца, ты должна перецеловать много жаб». Вот!

— Ну, целовать — это другое дело. Но не отдаваться же.

— И отдаваться тоже.

Лиля купалась в своем страдании, и ей трудно было все это переварить. Может, и вправду ей предстоит переспать еще с какими-то мужчинами? Теперь, после того как это с ней произошло, она уже не невинна и ей уже не надо так бояться. Римка опытная, она знает, что говорит. Какое-то утешение она все-таки от нее получила.

Метель все мела и мела, в подъезде дома Лиля тщательно стряхивала с себя снег, чтобы не намочить пол в общем коридоре квартиры и не вызвать недовольства ворчливых соседей. Она вошла к себе, дрожа и ежась от холода, растирая замерзшие вконец руки. Мария кинулась к ней, помогая снимать пальто: