Юрий Когинов - Страсть тайная. Тютчев

Увы, самое трудное — особенно для некоторых натур — это вовремя принять решение, смело разорвать в нужный момент магический круг колебаний рассудка и слабости воли...»

Тютчев знал, что в Брянске его ожидает кучер, заранее посланный за ним из Овстуга по распоряжению Эрнестины Фёдоровны. Тем не менее, не доезжая Брянска вёрст за тридцать, он сошёл на маленьком разъезде, где поезд стоял всего минуту.

Фёдор Иванович подождал, пока скроется с глаз последний вагон с кондуктором на тормозной площадке, и только тогда огляделся вокруг.

С обеих сторон почти к самой железнодорожной насыпи подступал сосновый лес, шумевший вершинами в лёгкой голубизне неба. Где-то невдалеке квакали лягушки, перекликались птицы. Кроме станционного сарая — ни одного строения. Лес тянулся до самой Десны, до которой отсюда было вёрст пять. А уже за Десной, примерно на таком же расстоянии, находился Овстуг.

В этом месте у реки Фёдор Иванович бывал не раз, однако уже давно, в отроческие годы, когда со своим домашним учителем Раичем любил бродить по окрестным борам. Вряд ли когда-нибудь Тютчев мечтал снова оказаться в этом первозданном, глухом земном уголке, если бы не ехал сегодня поездом в такой соблазнительной близости к манившим когда-то в детстве заповедным местам.

«Отличнейшая вещь — железные дороги, — подумал Тютчев. — Соединённые к тому же с хорошей погодой, они и впрямь представляют истинное удовольствие. Можно переноситься к одним людям, не расставаясь с другими, а города и селения точно подают друг другу руки».

По этой дороге, идущей из Петербурга к Орлу, Фёдор Иванович ехал впервые. Он по-прежнему предпочитал уже привычный путь — через Москву. Новая колея совсем недавно вступила в строй, однако Мари её уже освоила. В прошлом году дочь, как челнок, сновала по этой дороге, то спеша в Овстуг, где продолжал болеть муж, то в Смоленск к брату Ивану и его жене Ольге, то назад в Петербург. В общей сложности за лето она проехала в оба конца не менее трёх раз. Кроме родственных забот, вынуждали её на эти поездки хлопоты о ребятишках, которых она учила: зимой она направляла в Овстуг принадлежности для занятий посылками или передавала всё необходимое управляющему Мамаеву, который наезжал в Петербург, а летом спешила доставить сама.

Удобства новой железной дороги действительно были превосходны. Если не считать Динабурга, где надо всё-таки переходить с поезда на поезд, более ни одной пересадки от дома до Овстуга, вернее, до Брянска. Однако, как шутя замечал Тютчев, для его больных ног всё-таки проявлялось неудобство: ещё в Петербурге надобно добираться до Варшавского вокзала, а это не Николаевский, который почти рядом с домом...

Фёдор Иванович медленно тронулся по лесной дороге, проложенной крестьянскими подводами в пору строительства чугунки. Лес густел, но было не сумрачно под его кронами, и ноги вроде бы совсем не ощущали усталости.

«Ба! — припомнил Тютчев. — Я же намеревался попасть сегодня в Гостиловку, чтобы свидеться с Губониным и уступить ему лес. Давно уж водит меня Мальцов за нос, видно, с деньгами у него не так свободно. В упадок приходят его стекольные заводы в Дятькове. И разоряется Сергей Иванович, конечно, не без участия Губонина — переманил новоявленный промышленник от Мальцова лучших рабочих, богатеет сам несказанно. А деньги мне сейчас очень нужны. Надобно учить и ставить на ноги сына Фёдора. Вот и хочется поскорее уступить Губонину лес, чтобы он не передумал или не скостил его стоимость. Кучер мигом бы домчал меня к нему из Брянска. Теперь же я вряд ли сегодня попаду в Гостиловку...»

Вспомнилась поездка к Мальцову в не очень дальнее отсюда Дятьково. Ехал он таким же вот лесом, ночью. Задрёмывал от однообразной дороги, но вдруг, подъезжая к самому Дятькову, изумился, глянув на небо.

Сколько загадок хранит природа! Почему вдруг вспыхивают зарницы, охватывая окоём неба, какое таинство совершается там, на высоте?

Человек, как правило, повседневно не задаётся мыслями, стремящимися постигнуть связь вещей в мире. Это невозможно. Тогда бы каждый наш шаг, каждый поступок терял бы свой смысл.

Действительно, если природа так таинственна и непостижима, то стоит ли человеку даже подступаться к ней: пахать землю, корчевать лес, перегораживать запрудами реки? Однако, случается, и сам человек не догадывается о том, что причина многих кажущихся непознанными таинств природы — следствие его собственной деятельности. Именно так! Когда родились по дороге в Дятьково эти стихи, не было никаких сомнений, что свечение неба вызвано привычными и знакомыми с детства зарницами, которые нередко можно наблюдать в летнюю пору. Но чем ближе подъезжал тогда к Дятькову Тютчев, тем очевиднее становилось ему, что небо окрашивают в бело-розовые тона огни стеклоплавильных печей мальцовских заводов.

А сколько в мире таких явлений, когда человек и природа сталкиваются в своём единоборстве, вступая в неравный и во многих случаях роковой для самого человека поединок! Разве можно сравнить мощь и силу стихии с потугами бренного, хоть и разумного существа? Да вот Вщиж, лежащий сейчас на пути к Овстугу. Ведь был когда-то город — и нет его...

Только теперь Тютчев вполне осознал желание, которое заставило его не доехать до Брянска, а сойти на маленькой станции. В этот свой приезд он непременно решил побывать на месте когда-то шумного и сильного русского города — центра древнего удельного княжества.

Стены Праги, Киева, Новгорода, Курска волновали воображение Тютчева всякий раз, когда он приезжал в эти города. Там обступала со всех сторон сама живая и нетленная история. Вщиж исчез бесследно. Не просуществовал он и ста лет, как в 1238 году его разграбили и сожгли орды Батыя.

Да, зло свершили люди. Но хотя бы самый малый след той поры оставило нам время! Нет же, всё поглотила равнодушная бездна. Ни развалин, ни пепелищ, ни намёка на некогда бурлившую здесь жизнь.

Меж деревьями, неожиданно поредевшими, засверкала гладь Десны, и на её противоположном, высоком, как утёс, берегу открылся вид на два одиноких кургана. Даже издалека они поражали своими размерами. По сравнению с этими насыпями росшие на вершинах могучие дубы казались ненастоящими, игрушечными.