Александр Чаковский - Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки

«Так что же мне делать? — снова и снова в этот час мучительных раздумий спрашивал себя Рихард. — Как смыть позор своего рождения?» И каждый раз он находил только один и тот же ответ: в борьбе. Он должен брать на себя самые рискованные, самые опасные поручения, пусть смерть всегда стоит за его спиной, он все равно не будет оглядываться! И пусть отступит перед ним все то, что он мысленно назвал «нюрнбергскими призраками». Пусть само слово «Нюрнберг» отныне вызывает в нем не тот час, когда он был зачат в грехе и предательстве, и не позорный суд над вождями рейха, но воспоминание о том, что этот город был вторым по значению в истории национал-социализма — любимой фюрером ареной торжественных партийных съездов, символом притягательности его непобедимых идей.

Раздался резкий телефонный звонок Он как бы вернул Рихарда из прошлого в настоящее.

Но лишь после третьего звонка он снял трубку.

— Алло!

— Рихард? — услышал он голос Клауса — Какого черта, Рихард?! Где тебя носит?

— Но я же тебе сказал… Встретил знакомого моего отца. Он оттуда, из Аргентины.

— Нашел время ходить в гости! Из-за тебя.. — Клаус запнулся.

— Что «из-за меня»? — встревоженно спросил Рихард. — Если надо, я сейчас приеду.

— Все давно разошлись, — по-прежнему недовольно ответил Клаус — Приеду к тебе я. Что ты сейчас делаешь?

Рихард посмотрел на часы.

— Ничего. Я недавно вернулся.

— Ладно, жди! — буркнул Клаус и повесил трубку.

«Что случилось? — подумал Рихард. — Может быть, все дело в том, что я выронил там, в суде, свой пистолет и его подобрала полиция? Но ведь все остальное я сделал точно по инструкции!»

Мысль, что он все же в чем-то поступил неправильно, вытеснила из сознания Рихарда все, что мучило его. Нет, неверно! Теперь к ощущению собственной неполноценности присоединился, усилил его недовольный тон, каким говорил с ним Клаус, и, главное, фраза, которую он не докончил: «Из-за тебя…»

…Клаус появился скоро. Он вошел в комнату без стука.

— Ты все еще мальчишка, парень! Из-за тебя чуть не сорвалась вся операция!

— Но почему, Клаус?! — воскликнул Рихард. — Что я сделал такого?

— На кой черт ты ударил этого Борха пистолетом? Он грохнулся на пол как убитый! Вспомни, как была задумана операция. Коммунисты и другие красные решили освободить своего единомышленника Борха. С этой целью и было предпринято нападение в зале суда. Но попытка не удалась. Коммунисты, то есть мы, были вынуждены оставить Борха в покое и разбежаться. Но какой был смысл похитителям нападать на самого Борха? Это же нелепость! Что завтра напишут газеты? О какой попытке выручить Борха может идти речь, если один из «похитителей» бьет его пистолетом по голове? И к тому же в качестве улики оставляет там, на полу, свой пистолет! Ты что, не знаешь, что каждое оружие имеет свой номер и полиции ничего не будет стоить выяснить, откуда к нам попал этот пистолет?

Да, всего этого Рихард не учел. Он не только сорвал операцию, но и оставил след, ведущий далеко, к американскому «Клану».

Клаус был прав. Он, Рихард, лишил всю задуманную «акцию» какого-либо смысла. И пистолет… Номер! — об этом Рихард и вовсе не подумал. А Борха он ударил потому, что иначе тот мог сбежать, снова попасть в руки полиции, и там бы легко установили, что никто не собирался его похитить!

— Я ударил его потому, что боялся, что он убежит тем же путем, что и я, через окно, — растерянно проговорил Рихард. — А пистолет выронил при ударе. Если бы я начал искать его в этой суматохе, то меня наверняка бы задержали. Конечно, мой пистолет в руках полиции — это катастрофа.

— На наше общее счастье, катастрофы не произошло, — сказал сумрачно Клаус. — Вот твой пистолет!

И Клаус, засунув руку в задний карман брюк, вытащил оттуда так хорошо знакомый Рихарду «вальтер».

— Клаус, друг, как тебе это удалось?!

— Такая моя судьба — выручать разгильдяев! Я успел подобрать пистолет там, где ты его уронил.

— Отдай мне его, прошу! — умоляюще воскликнул Рихард, протягивая руку к пистолету.

Но Клаус резким движением опустил его обратно в карман брюк и презрительно сказал:

— Сначала научись обращаться с оружием.

— Значит… ты больше мне не доверяешь? — упавшим голосом проговорил Рихард и подумал при этом: «Боже, если бы Клаус знал, что я не просто разгильдяй, но даже и не чистокровный немец! Он вышвырнул бы меня из своей группы! Что бы мне оставалось делать! Вернуться назад, в Аргентину? Или., или принять предложение Гамильтона и уехать в Соединенные Штаты?..»

Наконец Рихард собрался с духом.

— Клаус, я прошу тебя, умоляю! Назначь мне еще одно испытание, такое, где ставкой была бы только моя жизнь! Разреши мне рассказать на собрании группы, как все это произошло! Я надеюсь, они поверят мне! Поймут, что все случившееся объясняется только стечением обстоятельств. Что я так же верен нашему общему делу, как и до сих пор!

— Будущее покажет, — коротко ответил Клаус, но Рихарду показалось, что в его голосе появились нотки снисходительности. — Кстати, — сказал он, — что это эй «аргентинский знакомый», у которого ты проторчал столько времени, вместо того чтобы явиться на сбор?

— Это… Гамильтон, — ответил Рихард нерешительно, потому что не знал, как Клаус воспримет его слова.

— Га-миль-тон? — с удивлением, как показалось Рихарду, переспросил Клаус.

— Да. Он увидел меня из окна своей машины, когда я удирал из здания суда. Предложил подвезти. Мы заехали к нему домой…

«Ни слова больше, ни слова!» — мысленно приказал себе Рихард. Но, к его удивлению, Клаус и не задавал больше никаких вопросов. Видимо, ответ Рихарда хотя и удивил, но все же удовлетворил его.

А Рихард по-прежнему хотел объясниться.

— Уверяю тебя…

— Ладно, — прервал его Клаус. — Подождем до завтра. А теперь я ухожу. Приехал для того, чтобы выложить все, что я о тебе сейчас думаю. Прощай! — И вышел из комнаты.

Рихард опять остался один. И уже очень скоро нюрнбергские призраки снова окружили его со всех сторон. Но теперь среди них был и Клаус Рихарда теперь мучило не только то, что он услышал от Гамильтона, но и сознание, что ему, уже ему лично, предъявлено обвинение в срыве операции…

И в этот момент Рихард подумал о Герде… «Гер-да… Герда!..» — мысленно повторял Рихард. Он должен увидеть ее, говорить с ней, забыть обо всем на свете, кроме нее..

Но сможет ли он, перегруженный горестями, вести себя с Гсрдой как ни в чем не бывало, разговаривать о посторонних, чуждых ему вещах — об исторических местах Мюнхена, о его архитектуре, словом, о чем угодно, но не о том, что сейчас терзало его? И, кроме того, увидеться с Гердой значило бы еще раз нарушить один из категорических запретов Клауса и, следовательно, ко всем своим мукам прибавить еще одну…