Александр Чаковский - Неоконченный портрет. Нюрнбергские призраки

Рузвельт тоже повернул голову к Майку, чтобы спросить, куда делся альбом, и тут он услышал шепот своего охранника:

— Все в порядке, сэр! Эта штука у меня. Вот здесь. — И Рилли похлопал по ковру, прикрывавшему заднее сиденье. — Мы проверим альбомчик, и вечером он будет в вашем распоряжении.

«Да ты что, совсем спятил? — хотел было крикнуть Рузвельт. — А головы этих людей ты тоже собираешься проверять?»

Но в это время снова раздался голос мэра. Явно стремясь замять инцидент, он нарочито громко сказал:

— Наверное, мистер президент, вам будет приятно увидеть здесь своих старых знакомых! Вот доктор Китченз, вот мистер Ирвин с супругой… Уверен, они будут рады услышать от вас хоть одно слово.

— А я буду рад, если им удастся подойти к моей машине, чтобы я мог от всего сердца пожать им руки, — сказал Рузвельт.

Первым к нему подошел старик Китченз.

— Рад видеть тебя здоровым и по-прежнему молодым, Нил! — воскликнул президент.

— Мне уже восемьдесят шесть, сэр, — пожимая руку Рузвельта, тихо проговорил Китченз.

— Позволь, но когда я у тебя обедал… — с наигранным недоумением начал было президент.

— Мне было семьдесят шесть. С тех пор прошло десять лет.

— А ты не хотел бы пригласить меня еще разок? — весело спросил Рузвельт.

— О, сэр! — растроганно произнес Китченз.

— Если не теперь, то в другой раз, — поспешно проговорил президент, понимая, что он смертельно обидит старика, если обманет его ожидания.

— Конечно, сэр, я понимаю… В другой раз! Но торопитесь — повторяю, мне восемьдесят шесть…

— Читал ли ты Библию, старый безбожник? — широко улыбаясь, воскликнул Рузвельт. — Сколько лет жил Енох? Триста шестьдесят пять. А наш прародитель Адам? Девятьсот тридцать!

— Верно, — печально ответил Китченз, — но тогда не было автоматов, пушек и авиации. И сатана был еще относительно слаб.

— Но воля бога едина — и тогда и теперь. Положись на нее.

Тут к машине подошел главный хирург курорта Ирвин со своей женой Мэйбл. Не успел президент поздороваться с ними, как увидел еще одно знакомое лицо.

— Буллок! — приветливо воскликнул он. — Клянусь, что это ты! Как твоя лавка, Минни, по-прежнему процветает? Сегодня же куплю у тебя пару блоков «Кэмел»! В кредит, конечно, как и всегда!

— Я сам пошлю вам ящик в подарок, сэр, и это будет для меня лучшей рекламой, — ответил лавочник.

Ему стали аплодировать.

Разговаривая с Буллоком, президент обратил внимание на незнакомого молодого человека, который стоял, скрючившись и тяжело опираясь на свои костыли. Он заинтересовал Рузвельта, разумеется, не потому, что был увечным. Почти все здесь были такие же. И тем не менее их радовала встреча с президентом. Да, радовала всех, кроме этого парня, некогда, конечно же, обладавшего фигурой полубога, а теперь на всю жизнь искалеченного болезнью. Он, казалось, игнорировал сидевшего в открытой машине президента, а может быть, своим подчеркнутым равнодушием, своей легкой усмешкой хотел даже выразить неприязнь к нему.

Рузвельт заметил это и ощутил глухое раздражение, ответную неприязнь к незнакомому парню. Но то, о чем президент лишь подумал, для сотрудников его охраны было прямым поводом к действию. Они, видимо, еще раньше Рузвельта обратили внимание на этого парня, выделявшегося в толпе своей странной сдержанностью. Так или иначе вскоре президент заметил, что между ним и молчаливым юношей появились люди в явно некупальных костюмах. Они как-то незаметно оттеснили парня и, медленно, но неуклонно наступая на него, стали загонять его за спины других людей.

— Прекрати это безобразие, Майк! — полуобернувшись к Рилли, процедил сквозь зубы президент.

— Какое безобразие? О чем вы, сэр? — переспросил Рилли, делая вид, будто не понимает, чем недоволен Рузвельт.

— Я хочу, чтобы тому высокому, светловолосому парню дали возможность подойти ко мне.

Рилли робко попытался сопротивляться:

— Но, судя по всему, он не проявляет ни малейшего желания это сделать.

— Трудно проявить такое желание, когда твои янычары вот-вот спихнут его в воду. Короче говоря, ты слышал, что я сказал.

Рилли поспешно выскочил из машины. Считанные минуты — нет, секунды — спустя чудо полицейской техники свершилось. Теперь уже толпа больных оказалась за спиной белокурого парня. Мягкими, даже ласковыми, едва заметными движениями его стали подталкивать к машине президента. Один из охранников не преминул слегка провести по его ребрам руками, словно полуголый человек мог скрыть бомбу или пистолет.

— Подойдите ближе, не стесняйтесь! — обращаясь к молодому человеку, сказал Рузвельт. Он был недоволен поведением своих охранников. — Вам очень больно, да? Как вас зовут, дружище?

— Кевин Робертс, мистер президент, — негромко ответил парень, уже находившийся у борта машины. При этом он сделал попытку выпрямиться, но лицо его тут же исказилось гримасой боли.

— Покрепче опирайтесь на костыли, но не делайте резких движений, — посоветовал Рузвельт. — Поверьте, уж я-то знаю, как надо передвигаться, чтобы избежать излишних страданий. Когда вы заболели?

— Заболел? — с какой-то странной усмешкой переспросил Роберте. — Не так давно. Около года тому назад.

— У меня это тоже началось уже в зрелом возрасте, — сказал Рузвельт. — Мы должны быть благодарны судьбе хотя бы за то, что страдания не омрачили наше детство… Значит, вы заболели около года тому назад?

— То, что вы, господин президент, называете болезнью, другие люди называют ранением. Двадцатого июля сорок четвертого я получил осколок в позвоночник. Во время боев за остров Гуам.

В этот момент Рузвельт услышал тихий голос доктора Ирвина, который склонился к президенту, перегнувшись через противоположный борт машины.

— Это не полио, сэр. У нас лечатся и после костных ранений.

«Как все нелепо получилось! — подумал Рузвельт, чувствуя, что краска заливает его лицо. — Ведь, по существу говоря, я заинтересовался этим парнем из чистого тщеславия. Не мог смириться с его демонстративным равнодушием на фоне столь бурных изъявлений радости». Он повторил про себя: «Гуам!.. В боях за него отдали жизнь тысячи американцев. Да, это было двадцатого июля прошлого года».

О чем он мог говорить с Робертсом? Что он мог ему сказать? Произнести банальные слова утешения? Поблагодарить от имени Америки за отличную службу? И парень обопрется на эту благодарность, как на третий костыль? От хорошего, приподнятого настроения, только что владевшего Рузвельтом, не осталось и следа. Ему захотелось уйти от устремленных на него взглядов, скрыться, исчезнуть.

И тут он вспомнил, что на Пайн-Маунтин его ждет и наверняка беспокоится Люси.

Но президент не мог уехать, даже не сказав несчастному Робертсу нескольких дружеских слов, не пожав ему руку.