Дэн Шерман - Любивший Мату Хари

Она вернулась вскоре после восьми вечера. Он сидел у мольберта, глядя на натюрморт. Он поставил пустые бутылки на подоконник, рядом с грушей и ломтём хлеба. Когда она подошла поближе, он почувствовал, что от неё всё ещё слабо пахнет сигаретой полковника. Она подошла почти вплотную, продолжая отводить взгляд.

— Ну и как всё было?

Она вздохнула. Чересчур наигранно, подумал он.

— Утомительно.

— Куда он повёл тебя?

Она поколебалась, будто не могла вспомнить.

— К «Максиму».

— Ну, по крайней мере, еда должна быть хорошей.

— Я полагаю, — с интонацией, которую она явно переняла в салонах.

— О чём вы говорили?

Она шагнула к зеркалу, вытаскивая шпильки из волос:

— О войне. Бедняга убеждён, что будет война с германцами.

Он глубоко вздохнул:

— Должно быть, занимательно.

Он наблюдал за ней какое-то время: вот она отдёргивает занавески, хмурится, глядя на туман, который ещё плыл от реки. Сняла кольцо, дешёвую безделушку, привезённую с Явы. Он любил её руки.

— В любом случае, — наконец проговорила она, — я устала. Да, очень устала.

Но когда он посмотрел вновь, она сидела у зеркала, энергично расчёсывая волосы.

— Маргарета.

— Да, дорогой, — не прерывая движения щётки.

— Маргарета, ты спала с ним?

— Ну, в самом деле, Ники.

— Спала?

— Ники, с какой стати мне хотеть...

— Ты спала с ним?

— Да. — Волосы её продолжали развеваться под щёткой.

Да. В буфете было немного бургундского, чистая посуда на столе. Первый стакан по вкусу напоминал скипидар, второй вообще не имел никакого вкуса.

— Почему?

Когда она пожала плечами, волосы упали ей на глаза.

— Не знаю. Просто не знаю.

— Дело в деньгах, да? Ты влюблена в его вонючие деньги.

Она вновь посмотрела на него в зеркало. Глаза как вода под неподвижными облаками.

— Ты просто не понимаешь, Ники. Не понимаешь.

— Что не понимаю?

— Меня... Меня.

Конечно, она ушла утром, оставив ещё более предательские знаки беспокойной ночи: прядку волос, разбитую чашку, пустую бутылку из-под джина. Он потерял по крайней мере три или четыре часа, размышляя на балконе и куря. Потом снова вышел на улицу и провёл оставшуюся часть потерянного дня, разглядывая работы тех художников, которые ухитрились держаться вдали от своих натурщиц.

После этого она сделалась притчей во языцех в этом городе, стала женщиной того рода, которую видят только на расстоянии, или повелевающей взмахом руки ожидающему кучеру трогать, или выходящей вечером из экипажа. Естественно, проходящие господа всегда останавливались поглазеть, и так же естественно она делала вид, что ничего не замечает.

В те первые унылые недели лета он видел её лишь однажды: мельком в толпе. Чрезвычайно красивая, в чёрной кисее и волочащейся накидке. Он следовал за ней до дверей, где её встретил слуга. Чопорный тип, явно нанятый полковником.

Его распорядок дня в то время был таким: до одиннадцати утра попытки заняться живописью, чтобы затем успешно напиться. В июле он провёл девять дней на юге с Вадимом де Маслоффом, потом вернулся в свою комнату, постепенно снова стал рисовать.

К августу он начал, должно быть, с полдюжины её портретов, хотя ни один из них не казался особенно одухотворённым. Глаза всё ещё оставались неуловимыми, лицо слегка вне фокуса. Иногда она являлась ему на мгновение во сне перед пробуждением. Но он никак не мог сохранить в памяти этот образ. И когда затем она вернулась...

Был вторник, синий сентябрьский вечер. Она робко постучала, будто боясь того, что найдёт за дверью. Поколебавшись в дверях, сказала:

— Привет, Ники. Как поживаешь?

Словно не видно было по беспорядку в его комнате.

— Что тебе надо, Маргарета?

Она проигнорировала вопрос и подошла к мольберту, к очередному незаконченному портрету.

— Это, должно быть, я?

— Это эксперимент.

Она нахмурилась, поигрывая браслетом, который, видимо, купил ей полковник.

— Не экспериментируй со мной.

Он отшвырнул ногой груду грязного тряпья, нашёл бутылку, оставшуюся от предыдущей ночи, и стал наливать ей.

— Нет, Ники. Я только на минутку. Я и вправду пришла, только чтобы передать тебе приглашение. — Она бросила на стол белую карточку.

Он посмотрел на неё:

— Приглашение?

— Отобедать с полковником и со мною.

— Зачем?

— Он хочет с тобой побеседовать.

— О чём?

— О, дорогой, не будь таким примитивным. Я хочу тебе помочь. Полковник очень влиятельный человек, он может сделать чудеса для твоей карьеры. Кроме того, не существует причин, по которым вы не можете быть друзьями.

Когда она ушла, он подошёл к окну и осторожно отодвинул занавеску, чтобы бросить последний взгляд. Автоматический жест. Он мог выражать страх, а возможно, и стремление к свободному падению с балкона... А может быть, его окончательный ответ на приглашение полковника.

Дом полковника находился на бульваре Сен-Жермен, фешенебельный особняк из серого камня, увитый плющом. За его коваными железными воротами ряды подстриженных деревьев и круг белого гравия. Двое слуг стояли в дверях, ожидая, третий обслуживал экипаж.

Грей прибыл в половине десятого: он посмотрел на дешёвые часы, которые приобрёл взамен подаренных. Она приветствовала его у самой лестницы, обдавая запахом дорогих духов. Внутри стены были телесного цвета, стояли вазы с высушенными фиалками, громоздилась массивная мебель.

— Я подумала, может быть, вы с полковником выпьете вместе перед обедом, — сказала она ему. — Я подумала, может быть, так будет лучше всего...

Он закурил сигарету экзотической марки, которую прихватил со стола в гостиной.

— Где полковник?

— Наверху, в библиотеке.

Коридор был тёмным, слабый свет выбивался только из-под последней двери. Он замер, перед тем как постучать. Услышал томный голос, разрешающий ему войти. В пёстрых тенях полковник и сам казался тенью, темнеющей у открытого окна.

— Хотите выпить?

— Благодарю.

Он наполнил два стакана из кувшинчика, стоявшего на столе палисандрового дерева, редкий коньяк.

— Я обычно приберегаю его для себя.

Настоящий аристократ. И вместе с тем француз.

— Да, коньяк очень хорош.

— Маргарета предпочитает шампанское, но солдат пьёт шампанское только тогда, когда нет ничего другого.

Он поднялся с кресла и раздвинул шторы:

— Вам нравится темнота, мистер Грей?

Грей пожал плечами, ожидая, пока пепел с его сигареты прожжёт ковёр.

— Иногда.

— А я вот всегда любил темноту. — Теперь, отражаясь силуэтом на фоне оконных рам, он казался много выше, чем прежде, а волосы были ещё более серебристыми.

Они помолчали какое-то время. Великолепное молчание полковника. С великолепным коньяком полковника, который он обычно приберегал для себя.