Софья Макарова - Грозная туча

Из несвязного бреда больного все-таки можно было понять, что он сильно виноват в чем-то перед молодым графом, и доктор постарался своим вниманием загладить то недоверие, которое он вначале невольно дал тому почувствовать.

— Я приехал просить вас, — обратился к доктору молодой граф, обменявшись с ним несколькими любезностями, — взглянуть на моего отца. Он был ранен в плечо и сегодня ушиб его, когда карету нашу опрокинули лошади.

— Весь к вашим услугам! — сказал доктор. — Но не могу оставить больного. Грохольский один не справится с ним.

— Я тут побуду и помогу ему.

— Но вы, граф, сами можете заразиться. Он в тифе.

— А-а!.. Тиф!.. — закричал снова больной. — Я умираю… Этьен умер и пришел за мной… Пощади меня!.. Мне бы только увидеть мою Розу… только разок увидеть ее… я ей нес дорогие серьги, бриллиантовое кольцо и много, много золота… они все отняли у меня, все… Вот так товарищи… отнять все и бросить одного… А я сам-то! Я тоже бросил со злорадством… беспомощного… раненого… Он умер… и вот его призрак стоит тут… Ужасный призрак, пощади!..

Как ни уговаривал Этьен метавшегося в жару Ксавье, как ни старался его успокоить, совесть Ксавье упрекала так сильно, что он все более и более путал действительность с воображаемым. То ему виделось, что он грабит дом богатого московского купца, снимает кольца с холодеющих от страха пальцев жены его, вынимает деньги из шкафа и пересчитывает их. То ему казалось, что он переправляется через Березину, льдины напирают на его лошадь, он борется с ними, и его всего обдает брызгами холодной воды…

В эту минуту вошел Ксаверий Пулавский.

— По словам доктора, — сказал он молодому графу, — вашему отцу необходим отдых, и моя тетка предлагает вам переночевать в ее усадьбе. Там уж приготовлено для вас помещение — комнаты, отведенные для гостей.

— Я вам весьма благодарен! — ответил Этьен, пожимая руку Ксаверию. — И с радостью принимаю гостеприимное приглашение вашей тетушки. Я так беспокоюсь за отца. Он только недавно оправился от раны и вот снова разбередил себе больное плечо.

— Кто это? — закричал снова больной, увидев Ксаверия Пулавского. — Это Ру? Да, это он!.. Ну чего же ты-то пришел? Я тебя толкнул при переправе… ты полетел вниз головой в воду… но я и сам чуть не утонул… Да, да! Я насилу выплыл, и лошадь тут же, на берегу, пала… О, как болят ноги! Оно и понятно: ходить в такую даль!.. Всюду казаки так вот и стараются тебя поймать… Нет, не добрались они до моего кошелька!.. А ведь хорошо придумал, право!.. Кошелек-пояс! Ха-ха-ха-ха! Немножко стер он мне правый бок, но это не беда!.. Дойду до своих, непременно дотащусь!.. И принесу им много, много золота… Отдайте мне мое золото!

И он, как бешеный, вскочил с кровати, кинулся на Грохольского и, схватив его за горло, чуть не задушил беднягу.

Описанный прилив неестественной силы очень скоро сменился полнейшим бессилием, и, когда больного положили на постель, он лежал пластом и едва дышал.

Грохольский, привыкший ходить за тифозными, взял губку и смочил уксусом виски и шею больного, промочил водой его запекшиеся от сильного жара губы и положил на голову ледяной компресс.

— Уйдемте! — предложил Пулавский. — Мы тут ничем не поможем, а рискуем заразиться тифом.

И он силой увел Этьена из комнаты.

— Вот вам уксус! — сказал он в сенях, подавая Этьену флакон. — Оботрите себе руки и опрыскайте платье. С этим шутить не следует. Помните, вы поедете в одной карете с вашим больным отцом.

Вскоре они все были снова в усадьбе Пулавских. Этьену и его отцу отвели две весьма удобные комнаты. Молодой человек, несмотря на удобство, долго не мог уснуть. Ему было сердечно жаль Ксавье, да к тому же и сыч все жалобно кричал по его окном и еще более расстраивал его нервы своим неприятным криком…

Ночью легонько постучались в его дверь.

— Войдите! — сказал поспешно Этьен, предчувствуя, что Ксавье стало хуже.

— Больной хочет проститься с вами! — сказал Ксаверий Пулавский, приотворив дверь. — Он умирает.

Этьен наскоро оделся и вышел. У крыльца ждали две верховые лошади.

Молодые люди, вскочив на них, направились к фольварку. По дороге они разговорились, и Этьен в нескольких словах рассказал о своем походе в Россию в числе рядовых, так как он видел, что Пулавский никак не может сообразить, отчего больной не признает старого знакомого графом и называет его просто Этьеном Ранже.

Когда они вошли на фольварк, Ксавье лежал неподвижно. Он был бледный как смерть.

— Прости, товарищ! — сказал он, протягивая Этьену руку. — Очень я виноват перед тобой. Завидовал тебе, не мог смириться с твоим превосходством. Если бы ты знал, какое это ужасное чувство — зависть, — то пожалел бы меня. Чувствуешь свое ничтожество, стараешься унизить других, чтобы самому показаться лучше, а в душе-то сознаешь, что те, на которых клевещешь, много выше тебя… И чем больше зла причиняешь другому, тем гаже становишься сам себе, тем больше тебе злобы ко всем и тем сильнее завидуешь… Прости мне, я более не в силах вредить никому… Приедешь в Нанси, не рассказывай нашим о моих поступках. Скажи им: я любил их всех… хотел принести им много денег, чтобы семья наша стала богаче всех, чтобы Роза ходила всех наряднее… Ничего не исполнилось, умираю без гроша, все с меня сняли шедшие со мною товарищи и бросили меня больного в сарае. Неужто это наказание мне!.. Вот ты вернешься домой полковником. Говорят, ты граф и богач!..

— Успокойся, Ксавье! — остановил его Этьен. — Я не останусь в нашем городе и не стану рассказывать ничего дурного о тебе. Я нашел своего отца, он точно граф, и мы уедем в наши поместья.

— И не будешь в нашем городе?

— Я заеду в Нанси, чтобы забрать стариков Ранже. Они заменили мне в детстве родителей.

— Граф, богач! — воскликнул Ксавье с досадой. — И при этом честен и добр, и великодушен! А я-то, я!..

И Ксавье тут зарыдал.

— Полно, друг! — успокаивал его Этьен. — Перед Богом мы все равны. Положим, один из нас лучше другого, но перед Божьей чистотой и правдой мы все нечисты, и всем нам приходится прибегать к Его милости, просить Его помощи, чтобы хоть сколько-нибудь стать лучше и чище… Помолимся вместе! Поверь, мы немногим лучше один другого в сравнении с тем, чем мы должны быть, если бы подражали во всем Спасителю нашему.

И Этьен, став на колени возле кровати умирающего, долго молился.

— Спасибо тебе!.. — сказал Ксавье. — Ты помог мне примириться с небом. Теперь я умру спокойно!..

Он взял Этьена за руку и хотел пожать ее, но вдруг вытянулся, тяжело вздохнул, еще потянулся и замер.

Этьен вскоре почувствовал, что рука несчастного расслабилась.

Ксавье умер.