Эдуард Володарский - Вольф Мессинг. Видевший сквозь время

– Перестань, Сема, как тебе не стыдно? – перебила мать.

– Интересное дело! – насупился Семен. – Почему нельзя сказать?

– А я говорю тебе, перестань…

– Когда жив был отец, мы еще тратили, но после смерти отца мама стала складывать все деньги и не потратила ни одного злотого, – проговорил Семен.

Мессинг растерянно помолчал, поглядел на мать:

– Это правда? Зачем, мама?

– Она говорила, что чувствует – ты скоро приедешь совсем нищим и тебе самому понадобятся эти деньги.

– Вот чей талант ты унаследовал, Вольф,.. – тихо сказал Цельмейстер.

– Как ты могла так поступить, мама? – вновь спросил Мессинг.

– Но ведь это правда, сынок, ты приехал без злотого в кармане, – тихо сказала Сара.

– Да откуда ты знаешь?

– Я чувствую, сынуля… – вздохнула Сара.

– Семен, заберешь все деньги и будешь тратить на семью, – решительно велел Мессинг.

Семен благодарно улыбнулся и победно посмотрел на жену с младенцем на руках.

– Простите, евреи, мне долго ждать? Мы когда-нибудь выпьем за здоровье мамы Сары? – вежливо осведомился Цельмейстер.

– Ваше здоровье, мама…

Все подняли граненые стаканчики и стали аккуратно чокаться.

– Я правда могу взять твои деньги? – тихо спросил Семен, глядя на брата.

– Разве я когда-нибудь говорил тебе неправду? – обиделся Мессинг.

– Спасибо, брат…

– Нахал… – сказала мама Сара. – Ты думаешь, без меня сможешь их потратить?

– Я никогда ничего не делал без твоего разрешения, мама…

– Лучше выпей и не ври, – улыбнулась Сара.

И все молча выпили и принялись закусывать.

Питер Цельмеистер проснулся утром одетый, но в своей постели. Он тихо застонал и заворочался, припоминая бурно проведенную ночь и изрядное количество выпитого. Цельмеистер, кряхтя и хватаясь за голову, сел и спустил ноги с кровати.

– Боже мой, надо же так напиться, чтобы заснуть прямо во фраке и даже с бабочкой… – Он снял бабочку и швырнул ее на пол, зевнул и с хрустом потянулся.

Потом встал и побрел в ванную. Скоро оттуда послышался шум воды.

В это время в дверь постучали и в номер заглянул молодой человек в хорошем костюме и шляпе. Он огляделся по сторонам и вошел. Услышал шум воды в ванной комнате, снял шляпу и присел на стул у входа.

Из ванной вышел Цельмеистер в махровом халате со всклокоченной мокрой головой, вопросительно уставился на молодого человека и, не здороваясь, пробурчал:

– По-моему, здесь живу я, а не вы…

– Совершенно верно, пан Цельмеистер. – Гость с улыбкой встал и протянул визитку.

– Секретарь графа Анджея Чарторыйского… Стефан Шармах, – прочитал вслух Цельмеистер и поднял глаза на молодого человека. – И чем я могу быть полезен графу Чарторыйскому, господин секретарь?

– Вельможный пан Чарторыйский приглашает господина Мессинга и вас в свое имение по чрезвычайно важному делу, пан Цельмейстер.

– По чрезвычайно важному? – переспросил Цельмейстер, глядя на молодого человека. – Что-нибудь пропало? И надо найти?

Стефан Шармах вздрогнул, отступил на шаг и, со страхом глядя на Цельмейстера, пролепетал:

– Откуда вы знаете?

– Дорогой Стефан, – усмехнулся Цельмейстер. – Я с паном Мессингом столько лет, что могу сам проводить сеансы телепатии. Так что там пропало у ясновельможного пана Чарторыйского?

– Бриллиантовая брошь. Фамильная драгоценность. Весьма и весьма ценная вещь, – торопливо проговорил секретарь Шармах.

– И сколько же стоит эта фамильная драгоценность? – поинтересовался Цельмейстер.

– Огромные деньги – восемьсот тысяч злотых, – в священном ужасе пролепетал секретарь.

– Значит, сделаем так… – подумав, заявил Цельмейстер., – Я постараюсь уговорить пана Мессинга помочь графу в розыске драгоценной броши, а граф заплатит гонорар за найденную брошь… Ну, чтобы не было обидно ни вам, ни мне – двадцать процентов от стоимости драгоценности. Договорились? – И импресарио обаятельно улыбнулся.

– Сто шестьдесят тысяч… – прошептал секретарь. – Нельзя ли поменьше? Это такие огромные деньги.

– А что, по-вашему, больше, пан секретарь? Восемьсот тысяч или сто шестьдесят? Мне кажется, потерять сто шестьдесят тысяч все же лучше, чем восемьсот. Или вы так не считаете? Увы, на других условиях мне не удастся уговорить пана Мессинга поехать к графу Чарторыйскому. – И Цельмейстер красноречиво развел руками.

– Хорошо, пан Цельмейстер, я все передам графу и уверен, никаких затруднений с гонораром не будет. Когда вы сможете приехать в имение графа?

– Когда вы сообщите мне, согласен ли граф на сумму гонорара, которую я назвал.

– Сегодня же к вечеру я привезу ответ, пан Цельмейстер, – секретарь Шармах поспешно шмыгнул к двери, улыбнулся на прощание и исчез.

Перебранка между Вольфом и импресарио разгорелась на следующий день за завтраком. Цельмейстер уплетал яичницу с помидорами, пил чай и слушал сварливые речи Мессинга.

– Я не понимаю, кто дал тебе право назначать суммы гонораров? – возмущался Мессинг.

– Раньше ты не ругался, – ответил Цельмейстер. – Раньше ты спасибо говорил.

– Двадцать процентов – это… черт знает что! Зачем ты делаешь из меня хапугу?

– Разве нам не нужны деньги? Мы прибыли в Польшу без гроша в кармане, – продолжал возражать Цельмейстер. – Граф Чарторыйский несметно богат, и для него сто шестьдесят тысяч – пустяк. А для нас, Вольф, – это возможность хоть как-то поправить свои финансовые дела. Я не желаю быть нищим! А ты, Вольф, дурак! Ты не ценишь свой талант! Ты простофиля и дурак! Простофиля и дурак! Пожалуйста, приедем в имение, и можешь публично отказаться от гонорара! И тогда я публично назову тебя дураком! – И Цельмейстер отвернулся к окну, считая разговор законченным.

– Сам дурак… – пробормотал Мессинг и тоже отвернулся к окну.

В дверь номера постучали, и заглянул секретарь Шармах:

– Панове, прошу прощения. Машина у подъезда. Я жду вас. – И секретарь исчез.

– А вот возьму и не поеду, – заявил Мессинг.

– И черт с тобой! Тогда ищи себе другого импресарио! – вскинулся Цельмейстер и стал надевать пальто, никак не попадая рукой в рукав и продолжая ругаться. – Стараешься… нервы портишь… всухомятку – желудок ни к черту… без женщин, без вина – все силы на этого звездочета трачу – и ни слова благодарности! Все, с меня хватит! Сыт по горло!

– Ладно, поехали… – вздохнул Мессинг, и Цельмейстер сразу замолчал, только буркнул:

– Давно бы так…

Машина у графа Чарторыйского была марки «Опель-капитан», и водитель, как и предписывалось модой, весь в коже – кожаный пиджак, перчатки, кожаная кепка с большим козырьком. Впереди, рядом с шофером, устроился секретарь Шармах. Он разговаривал с сидевшими сзади Мессингом и Цельмейстером, повернувшись спиной к дороге: