Кальман Шандор - Позорный столб (Белый август)

— Может задавить машина, да? — спросил шутливо Эгето.

Маршалко схватил его за руку.

— Не валяйте дурака, — произнес он едва слышно. — Вас… уже ищут.

Эгето молчал.

— Все-таки мне хотелось бы с вами поговорить, — печально сказал Маршалко.

Эгето даже стало жаль его.

Спустя несколько минут они уже сидели в одном из укромных уголков кафе «Филадельфия». Эгето были видны часть улицы и сад Хорвата, его же с улицы заметить было трудно. Официант принес заказанные две чашки суррогатного кофе. Эгето с удовольствием пил кофе, его томила жажда; Маршалко к своей чашке не притронулся. У одного из окон сидела компания офицеров, под часами вязала дама преклонного возраста, в самом дальнем углу завтракали молодой человек и девушка. Белки глаз учителя Маршалко походили на лунные диски, когда на таком близком расстоянии он смотрел в лицо Эгето через стекла в восемь диоптрий.

— Вы напрасно меня избегаете, — сказал он тихо.

Эгето поставил чашку.

— Вы похожи на своего отца, — продолжал Маршалко. — Тут уж ничего не попишешь. — И он смущенно улыбнулся.

— Благодарю вас за заботу, — сказал Эгето.

Маршалко пожал плечами. Оба некоторое время сидели молча. Эгето поглядывал на улицу. Вдруг он коснулся руки своего старшего брата.

— Я ничего не сделал для вашего сына, — сказал он. — Поэтому…

— Одно к другому не имеет ни малейшего отношения, — поспешно перебил его Маршалко. Он не смотрел в лицо Эгето.

— Это не частное дело, — медленно проговорил Эгето. — Если не верите, подойдите к полицейскому управлению.

— Я знаю, — сказал Маршалко, — они… они озверели!

— Озверели? — воскликнул Эгето. В глазах его горела ненависть. — Вы только сейчас узнали? — язвительно спросил он.

Маршалко растерялся.

«В сущности, я ведь совсем его не знаю!» — подумал он и сказал:

— Вы полагаете, я не составил мнения о собственном сыне?

— Зачем вы ходили в церковь? — спросил Эгето.

— Просто шел мимо и заглянул, — сказал Маршалко смущенно. — У меня здесь дела в гимназии на улице Аттилы, и я располагаю временем до половины десятого.

— Что нового… дома? — спросил Эгето.

— Там нестерпимо, — вздохнув, сказал Маршалко. — Поэтому я здесь; я хотел бы перейти в будапештскую гимназию. Счастье, что вы не переехали ко мне. Простите.

Он принялся за свой кофе.

— Какая мерзость, — проговорил он задумчиво, — меня хотят впутать в грязную историю. За мной следят. — Он истерически рассмеялся. — Знаете, в чем состоит моя основная заслуга? — спросил он.

«Несчастный, — думал Эгето, — несчастный человек!» Но промолчал.

— Мой сын! — продолжал учитель. — Мой сыночек! Оттого, что в июне он хотел… всех вас перевешать, а сейчас он в Сегеде! Но у меня-то, учителя латыни Кароя Маршалко, что общего со всем этим? Мне наплевать на все! — сказал он.

— Я сожалею… — начал Эгето.

Маршалко не дал ему договорить.

— Вы тоже хотели впутать меня в историю! — сказал он сурово, глядя в упор на сводного брата. — А сейчас некто Лагоцкий, мерзавец директор, требует, чтобы я творил суд над другими… вместе с ним и прочими субъектами. Над всеми вами. А мне наплевать на это тоже, понимаете? Но вы хоть давали возможность преподавать. А эти просто отстраняют меня от работы!

— Хоть вы ни в чем не виноваты, не так ли? — сказал Эгето и положил свою изувеченную правую руку на огромную лопатообразную кисть учителя.

Маршалко удивленно посмотрел на него и с горечью покачал головой.

— Я не иронизирую, — сказал Эгето. — Вы старше меня на одиннадцать лет. Кое-что вы знаете лучше меня, но это я знаю лучше.

— Что это? — спросил учитель.

— Вы все хотите быть глухими, не хотите слышать, как кричат в застенках полицейского управления или же… — Он приставил руку к горлу и сделал недвусмысленный жест.

— Так что? — спросил после некоторого молчания Маршалко.

— Одним словом, я так понимаю, — продолжал Эгето: — или… с нами, со всеми обездоленными, или…

— Или? — повторил Маршалко.

— Или вас заставят окунуться в грязь. В будапештской гимназии тоже.

Маршалко нахмурился.

— Разрази их гром! — сказал он со страстью. — Знаете, что говорит Манилиус, поэт, современник Августа? Nascentes morimur finisque ab oriqine pendet! Это значит: все мы смертны, и начало предопределяет конец.

Высказывание учителя было столь неожиданно, что Эгето чуть было не рассмеялся, хоть и понимал, что все это совсем не смешно, а скорее трагично.

— Мне это непонятно! — сказал он сухо.

— Давайте поговорим лучше о том, — сказал вдруг Маршалко, — как обстоят ваши дела. Ведь мы попусту тратим время! Что я могу сделать для вас? — Он искоса поглядел на сводного брата. — Я был бы рад, если бы…

Какой-то офицерик пересек зал и вперил в них пристальный взгляд. Маршалко, разумеется, ничего не заметил, но Эгето краешком глаза непрерывно наблюдал за офицером. Тот шел прямо к ним и остановился у их столика. В этот момент Маршалко поднял глаза.

— Пожалуйста, — сказал он ворчливо.

— Дядюшка Карой, — заговорил подпоручик и щелкнул каблуками, — имею честь! Не соблаговолите припомнить?

— Что вам угодно?

— Янош Робичек, — по лицу подпоручика скользнула улыбка, — был вашим учеником.

— Разумеется, — сказал Маршалко и безотчетным жестом предложил подпоручику сесть.

Но в это же мгновение он спохватился и проклял себя за легкомыслие. Он покраснел и, запинаясь, что-то забормотал; первой его мыслью было подняться и увести подпоручика, потом он сообразил, что это могло бы слишком броситься в глаза. Виновато моргая, он смотрел на сводного брата. Подпоручик внимательным взглядом окинул Эгето, потом представился.

«Праздничный костюм», — мелькнула догадка у Эгето.

— Я был однокашником Эгона, — сказал подпоручик. — Я слышал, что он в Сегеде.

Эгето почти наслаждался создавшейся ситуацией; Маршалко был в страшном смятении, он поглядывал то на подпоручика, то на Эгето.

— Теперь он скоро вернется домой, — продолжал подпоручик. — Сейчас вновь настало время для истинных мадьяр!

— Виноват, — произнес Маршалко. Лоб его покрылся испариной.

Подпоручик продолжал разглагольствовать, уснащая речь сияющей улыбкой и широкими жестами. Он интересовался здоровьем учителя, директором Лагоцким, стариком Дери, делами гимназии города В.; он сообщил, что уже несет службу. Хитро подмигнув, добавил, что, к сожалению, не может сказать, где именно.

— Сейчас-то мы наведем порядок! — пообещал он.

А помнит ли господин учитель, как он и Трупп отвечали по памяти из «Quattuor aetates» и с кафедры упала бутылка с водой? Он принялся рассказывать какую-то нудную школьную историю и при этом громко хохотал. Маршалко нервно барабанил пальцами по столу.

В это время у входа в кафе возник какой-то шум. В зал вошли поручик, полицейский в синей форме и двое штатских. Эгето посмотрел на часы.