Кальман Шандор - Позорный столб (Белый август)

Министр внутренних дел Карой Пейер вел переговоры с экспертами по избирательному праву. Сотни и сотни людей бросали в тюрьмы. Для этого восстановленной венгерской государственной полиции пришли на помощь съехавшиеся из провинций и пока что находившиеся не у дел полицейские агенты, повсеместно создающиеся офицерские банды и крайне реакционные группы террористов. Обособленно действовали румынские комендатуры.

Все это было лишь началом разнузданного террора. Следует, однако, признать, что профсоюзное правительство не всякое лишение свободы, не всякий обыск в доме и не всякое физическое насилие одобряло в равной мере.

Скажем, осмотрительный министр по делам национальных меньшинств Дёзё Кналлер, без всякого сомнения, не был осведомлен о том, что, приняв дружеское приглашение полицейского офицера, в эти дни уже начал наносить ночные визиты в городское управление полиции — просто ради забавы — небезызвестный Лаци Ронаи, будапештский франт, обладавший недюжинной силой, в программу которого входил уникальный трюк, заключавшийся в том, что он одним махом отрывал любое человеческое ухо, какой бы толщины оно не было! Совершенно естественно, что вполне сведущий в истории рабочего движения министр внутренних дел из социал-демократов не мог бы одобрить приказ, состряпанный невежественным начальником полицейского участка второго района о поимке преступника по имени Карл Маркс! Далее, ни в архивах, ни в прессе тех времен не найдено никаких следов, будто бы правительство высказалось или выдало письменное распоряжение о немедленном аресте и жестоком избиении по политическим мотивам служителей синагог, людей в лилово-красных галстуках, прохаживающихся по улицам, миролюбивых профсоюзных инкассаторов, перечащих своим хозяевам приказчиков и прижимистых посетителей публичных домов. Факт, не требующий доказательств: профсоюзное правительство не выдавало подобного распоряжения ни полиции, ни кому иному!

Подняли мышиную возню и сочинители анонимных эпистол; наряду со стихами ирредентистского содержания излюбленным литературным жанром целой эпохи стали анонимные письма. При некотором стимулировании властей всякий сброд из числа обывателей и люмпен-пролетариев особенно пристрастился к тому, чтобы в случае любовной тоски, неуплаты долга, кабацкой ссоры, проигрыша в карты и т. д. и т. п. тотчас же схватиться за перо и излить свои личные антипатии в неподписанных письмах в полицию, принявших форму политических обвинений, предложений о заключении в тюрьму неугодного сочинителю лица, названного по имени и с указанием его точного адреса, или даже скромного намека на то, что оное лицо заслуживает смертной казни. На венгерской почте началась эпоха «Отправитель — патриот X. Y.».

Опомнившиеся домовладельцы тут же приняли меры и выгнали вон неугодных им дворников; удержавшиеся старшие дворники и богомольные дворничихи, с часу на час проникавшиеся все большим и большим контрреволюционным остервенением, превратились в будапештских доходных домах во всемогущих вершителей человеческих судеб. Служанки из многих квартир трепетали от страха и, выколачивая ковры, то и дело бросали испуганные взгляды на логова властительных дворников.

Не имеется никаких веских исторических фактов, свидетельствующих о том, что профсоюзное правительство или, скажем, изысканный министр иностранных дел Петер Агоштон прямо одобрили бы подобную деятельность! Но разве это главное!

Крайняя разнузданность задыхающихся от жажды мести контрреволюционных элементов, «гуманизм» одной части профсоюзных лидеров, не желавших принимать никаких мер против террора, откровенное предательство со стороны других профсоюзных лидеров — все это привело к тому, что в скором времени охота на людей приняла чудовищные размеры и характер абсолютной анархии. Бывших активных деятелей периода Венгерской Советской республики, и в особенности коммунистов, уже в самые первые дни, избитых до полусмерти, брали под стражу. Кроме этих жертв белого террора, также толпами уводили в тюрьмы бедняков поденщиков, прачек с красными руками, безграмотных грузчиков угольных складов, кротких, тщедушных кладовщиков и рассыльных, торговцев галантереей, приверженцев национально-демократической партии.

Это реакционное движение подогревалось упорной, злобной, рядящейся в тогу патриотизма мстительностью возвратившейся буржуазии. А также жаждой к реставрации прежних порядков, обуявшей крупные банки, огромные полуфеодальные вотчины, венгерский промышленный капитал, словно в какой-либо колонии, нещадно эксплуатирующий массы наемных рабов. Все эти реакционные силы нетерпеливо рвались к восстановлению своего политического, нравственного, идеологического и экономического господства. В их рядах в качестве союзника выступал взявший на вооружение все темные силы клерикальной реакции крупнейший венгерский землевладелец — римская католическая церковь.

Все эти устремления переплелись с интересами финансового капитала Антанты. Ведь речь шла о бассейне Дуная, а значит, открывалось много возможностей. В это же время разгорелась острая закулисная борьба за участие Антанты в венгерской контрреволюционной верховной власти; проанглийски настроенные Йожеф Хаубрих и Петер Агоштон пробрались в профсоюзное правительство; Енё Полнаи, открыто представлявший итальянские интересы, один день занимал пост министра в следующем кабинете; Альберт Берзевици был не только президентом Венгерской Академии наук и специалистом по искусству чинквеченто, но и членом правления шестидесяти двух акционерных обществ, среди которых было и итальянское «Generali». Тибор Сцитовский, будущий министр иностранных дел, долгие годы был простым служащим Кредитного банка, представлявшего интересы Ротшильдов; Антал Эбер, президент Торговой палаты, помимо того, что он был публицистом, являлся еще и председателем крупного банка, представляющего интересы итальянского капитала. Изворотливый Густав Грац, также занявший впоследствии пост министра иностранных дел, был связан крепкими нитями со всевозможными влиятельными деловыми кругами, однако самыми прочными оказались нити, связывающие его с Объединением сберегательных касс и банков. Разумеется, связи эти далеко не всегда были явными — движущие силы, то есть алчущий добычи английский, французский и итальянский капитал, предпочитал оставаться в тени. Венгерская легкая промышленность и торговля и французское отделение банка Ротшильда, заинтересованные в государственных финансовых операциях, вкупе с «Credit Lyonnais» и его венгерским филиалом и Кредитным банком впоследствии не раз предрешали, на кого должен пасть выбор при назначении в Венгрии министра финансов. Финансовый центр тяжелой промышленности «Banque de Paris et des Pays Bas» через высокопоставленных офицеров французского генерального штаба протягивал свои щупальца даже к Металлургическому комбинату Манфреда Вейса — следует, правда, оговориться, что с весьма незначительным успехом. Английский «Midland, Barclay and Lloyd's Bank» в 1919 году под дипломатическим прикрытием соблюдения международных коммуникационных интересов поручил английскому адмиралу Т. принять меры к участию англичан в дунайском пароходстве. Этот адмирал, хотя он и был пресвитерианец, страстно любил респектабельные музыкальные мессы в Коронационном соборе, паприкаш из цыпленка и охоту в угодьях графа Зичи. Коммивояжеры манчестерской текстильной компании быстро высмотрели целую сеть венгерских текстильных фабрик и выехали даже в Уйпешт на хлопкопрядильный комбинат. Итальянская мореходная компания «Lloid Trestino» нашла поддержку у дипломатов из ближайшего окружения герцога Боргезе. Когда Венгерская Советская республика пала, «Вапса Commerciale Italiana» после искусных маневров сумел приобрести все акции Венгерского аграрного и рентного банка и, между прочим, на некоторое время сделался хозяином всех венгерских рыбных промыслов, пока Кредитный банк не создал ему в прудовом хозяйстве конкурента. У крупных иностранных страховых компаний — итальянской «Generali», английской «Lloyd’s» и французской «Fonciere» — также имелись свои креатуры в политической, экономической и даже культурной сферах венгерской жизни. Американцы до поры до времени оставались в тени — это, без всякого сомнения, было связано с тем, что президент Вильсон покинул Парижскую мирную конференцию. Соединенные Штаты, считавшие всякие деловые операции в Европе слишком рискованными, склонялись к тому, чтобы на какое-то переходное время занять изоляционистскую позицию; в этом сказалось влияние представителей деловых кругов, заинтересованных в вывозе капитала в страны Азии и Латинской Америки, что можно было осуществлять без особых помех.