Кальман Шандор - Позорный столб (Белый август)

…Пятого августа 1919 года правительство Пейдла единым росчерком пера вернуло частным владельцам три тысячи предприятий, в том числе машиностроительных заводов — двести восемьдесят пять, металлургических заводов и заводов металлических изделий — двести девяносто один, прядильных, ткацких и конфекционных предприятий — пятьсот шестьдесят четыре. В этот день в столице и ее предместьях рабочая сила трехсот тысяч венгерских пролетариев, так же как и рабочая сила чугунолитейщика Йожефа Йеллена и модельщика Густава Бики, была отдана на откуп капиталистам-предпринимателям для нещадной эксплуатации.

В этот день Ференца Эгето трижды могли арестовать и трижды он избежал ареста. В это неустойчивое время все возрастающего нажима крайне правых сил и всеобщего смятения он постоянно вспоминал слова, сказанные ему Богданом: «Мы возвратимся из подполья». На углу улицы Нап он сошел с подводы, принадлежавшей фирме «Марк Леваи и сыновья». На нем был его военный китель и брюки, испачканные мукой. Обитая железом широкая подвода затарахтела по асфальту дальше. Эгето спокойным шагом прошел половину квартала, затем посмотрел по сторонам. На воротах дома номер семнадцать белели два приклеенных объявления. В одном сообщалось, что продается шкаф; в другом: «Койка здаеца хорошаму человеку. Трети эт., кв. 6». Он машинально прочел оба объявления, и рука его невольно потянулась к карману, чтоб достать карандаш и, по обычаю печатников, исправить ошибки, но тут же он спохватился, пожал плечами и стал подниматься по лестнице. Он постучал в оклеенную бумагой кухонную дверь квартиры номер пять. Дверь отворилась с поразительной стремительностью; стоявшая у плиты молодая женщина словно бы моргнула, однако не пошевелилась и не проронила ни звука; Эгето все еще не замечал ничего особенного и поэтому сказал шутливым тоном:

— Хорошему человеку нужна койка!

По всей вероятности, это его и спасло. Из-за двери протянулась рука и втащила его в кухню; щелкнул замок, и Эгето оказался между двух мужчин. Молодая женщина вздрогнула, но продолжала стоять у плиты, опустив руки.

— Пожаловал, голубчик! — сказал один из субъектов.

— Как видите, пожаловал, — ответил Эгето, и мысль его бешено заработала.

— Цыц! — рявкнул субъект. — Государственная полиция.

Началась невообразимо трудная игра. Эгето чувствовал: стоит ему взять неверный тон, и он погиб.

Сыщики загородили дверь, один держал в руках фотографию, вставленную в рамку. Он в упор разглядывал Эгето.

— Сто восемьдесят четыре сантиметра, — объявил второй сыщик, посмотрев в листок.

Он тоже мерил взглядом Эгето.

— А! — отмахнулся первый.

— Кто же он? — сквозь зубы процедил второй.

— Увидим, — громко сказал первый. — Эй ты, гусь!

— Уф-ф… — вздохнул Эгето, словно какой-нибудь растерянный провинциал. — Помилуйте… — Он огляделся.

— Заткнись! — прикрикнул второй сыщик. — Откуда ты ее знаешь?

— Д-да, — пробормотал Эгето, и мысль его тут же подсказала ответ. — На воротах… Там написано! Насчет койки! Значит…

Воцарилась тишина.

— Что за койка? — спросил сыщик.

Эгето не отвечал.

— Это у соседей, — вмешалась молодая женщина, вдова солдата и младшая сестра наборщика Берталана Надя. — В шестой квартире.

— Вас не спрашивают, — сказал первый сыщик. — А ну, подойдите.

Молодая женщина приблизилась. Она равнодушно смотрела на Ференца Эгето.

— Кто это? — со зловещим спокойствием спросил сыщик.

Женщина пожала плечами.

— Откуда мне знать! — сказала она.

И тогда первый сыщик с размаху ударил ее по щеке. Женщина опрокинулась на кухонный стол, но тут же выпрямилась; она не плакала.

— Не знаешь? — спросил сыщик.

Она, закусив губы, молчала.

Второй сыщик смотрел в глаза Эгето.

— Берци, — сказал он тихо.

Эгето не пошевелился.

— Ты тоже наборщик? — спросил сыщик.

— Видите ли, — начал Эгето, — я… — И он умолк.

— Фамилия?

— Ланг. Ференц Ланг.

— Ты еврей?

— Да что вы, я просто униат!

— Одно и то же! — объявил сыщик и промычал что-то.

— Но, сударь…

— Документы!

Эгето мгновение колебался, затем сунул руку в карман. Первый сыщик схватил его за изувеченную правую руку и принялся ее разглядывать.

— Отчего это?

— На фронте… Осколок гранаты.

Снова наступила тишина.

— Значит, ты не наборщик? — спросил сыщик, хмуря лоб.

— Какой наборщик?

Первый сыщик сделал знак второму, и они вплотную подошли к Эгето.

— Руки вверх! — приказал первый.

Они обыскали его карманы; обнаружили у него бумажник, в котором лежало триста семьдесят пять крон в белых деньгах и сто двадцать в синих. Письмо из провинции, адресованное на имя Ференца Ланга, и удостоверение личности, выданное в марте веспремской комитатской управой. Последнее оба сыщика изучали долго.

— Имя матери? — спросил первый.

— Юлия Ланг.

— Отца?

Эгето промолчал.

— Бабушки?

— Урожденная Хакер…

Вновь воцарилась тишина.

— Значит, вы бакалейщик? Откуда прибыли?

— Извините, это указано в документе…

— Не пререкаться. Я спросил: откуда прибыли?

— Кетхей, комитат Веспрем. Значит, господа, не… Я насчет койки…

— Я сказал: молчать!

Обыск продолжался. Были обнаружены половина восьмушки табака и курительная бумага В кармане брюк лежал кошелек с мелочью.

— Ваша жена не могла вам почистить брюки? Ишь вымазался мукой, как на мельнице! — сказал первый сыщик, не сводя глаз с Эгето.

— У меня нет жены, — сказал Эгето.

— Значит, холостой? — последовал вопрос.

— Вдовец, — ответил Эгето.

В кошельке лежал железнодорожный билет, оставшийся еще со времени его поездки в Щальготарьян.

— Просто какой-то деревенский разиня… — установил наконец второй сыщик.

Сыщики еще некоторое время размышляли, и Эгето уже совсем поверил в то, что его отпустят с миром. Да не тут-то было! Его провели в комнату. Когда они входили в дверь, Эгето чуть-чуть повернул голову — храбрая молодая женщина, сестра наборщика Берталана Надя, Аннуш, стояла у плиты с покрасневшей от удара щекой и на этот раз уже недвусмысленно подмигнула ему и показала большим пальцем вниз.

«Кухмистерская», — догадался Эгето.

В комнате царил отчаянный беспорядок. По всему полу были разбросаны книги, валялись предметы одежды, разорванная бумага, перед печкой возвышалась куча пепла — должно быть, во время обыска выгребли даже золу. На постели с заплаканными глазами и бледным лицом лежала больная мать Берталана Надя.

— Тут господин спрашивает вас, — спровоцировал первый сыщик и вытолкнул Эгето вперед.

— Какой господин? — спросила пожилая женщина, приподняв голову и глядя на Эгето, которого прекрасно знала. Уголки ее губ слегка подрагивали. — Этот? Что вам угодно?