Кальман Шандор - Позорный столб (Белый август)

— Скажите «добрый день», — с угрозой шепнул Эгето первый сыщик.

— Добрый день! — сказал Эгето.

— Чего вы хотите? — спросила женщина. — Теперь уже втроем являетесь?

Ей никто не ответил.

— Кто это? — указывая на Эгето, спросил сыщик, которому первая хитрость не удалась.

— Кто? — повторила пожилая женщина. — Наверно, не сыщик! Просто бедняга, которого вы схватили, а?

— В котором часу он был здесь вчера? — спросил второй сыщик.

— Ни в котором! Вы привели его сюда в первый раз. Что вам от меня надо? Зачем хитрите? Не видите разве, я больна…

— Ну-ну, мамаша! Потише, — сказал второй сыщик. — Значит, не знаете его фамилию? Можете говорить, мы его арестовали, и он признался, что вашего сына, этого паршивого коммуниста…

— Я его не знаю, — презрительно отозвалась больная.

Она откинулась на подушку, лоб ее покрылся испариной, она смотрела в потолок и больше не произнесла ни слова.

Наконец они оставили ее в покое.

Выйдя в кухню, Эгето тяжело вздохнул и вытер лоб.

— Что же я сделал такое, сударь, что со мной этак… — сказал он.

Сыщики пожали плечами. Один, чтобы окончательно увериться, отвел его в шестую квартиру, и они осмотрели сдающуюся койку; койка не отличалась особой опрятностью, и просили за нее сорок пять крон в неделю.

— Двоим не сдаю, — тотчас же объявила хозяйка. — Вы кто такие?

— Снимете? — спросил сыщик у Эгето.

— Боже упаси! — ужаснулся Эгето. — В таком доме, где господа…

Сыщик ухмылялся. Хозяйка с обиженным видом принялась что-то громко доказывать и продолжала кричать даже тогда, когда они вышли на галерею.

— Ладно, ступайте к черту! — сказал сыщик. — Ваше счастье, что… Если еще раз… — Он не договорил, лишь выразительно махнул рукой.

— Ваш покорный слуга! — заверил его Эгето и стал спускаться по лестнице.

Он шел медленно-медленно, зная, что спешить нельзя, и ощущал на своей спине взгляд сыщика. Это была их обычная уловка: сперва отпустить, а затем неожиданно окликнуть и уж тогда упрятать года на три. Спустившись вниз, он попрощался еще раз, а сыщик погрозил ему кулаком и скрылся за дверью квартиры Берталана Надя. Эгето вышел на улицу и примерно на третьем углу — на перекрестке улицы Нап и Большого бульварного кольца, убедившись в том, что слежки за ним нет, вошел в небольшую кухмистерскую, где должен был дождаться прихода сестры Берталана Надя.

В кухмистерской были две двери — одна выходила на узкую улицу Нап, другая — на Большое бульварное кольцо. Эгето вошел в дверь со стороны людного Бульварного кольца, однако уселся в углу близ двери на улицу Нап, пил суррогатный чай и терпеливо ждал. Он просидел, вероятно, часа два, перелистывая старые газеты «Толнаи вилаглапья» и «Эрдекеш уйшаг», когда появилась наконец молодая женщина.

Неуверенно улыбаясь, она поглядела вокруг. Кухмистерская была почти пуста, лишь у витрины, выходящей на Бульварное кольцо, сидели две старухи с вязаньем в руках; носы обеих украшали очки в жестяной оправе, и они смотрели поверх их на вошедшую Анну Надь глазами цвета сыворотки.

— Гость! — громко объявила одна из старух, приходившаяся матерью хозяйке кухмистерской. — Ма-аргит!

Анна уселась рядом с Эгето. На ней было ситцевое платье с короткими рукавчиками, из ее большого темного пучка высовывалась неплотно закрепленная коричневая костяная шпилька; руки у нее были загорелые, а кисти красные и кончики пальцев чуть потрескавшиеся.

«Потеряет шпильку!» — подумал Эгето.

— Час тому назад они ушли, — заговорила Анна, — шпики из девятого района… Вот беда…

К столику подошла хозяйка кухмистерской, Маргит. Одна из старух опустила на колени вязанье, прислушалась к тому, что заказывают гости, кивнула и снова принялась за работу. Эгето спросил для дамы суррогатный малиновый сок.

— Сегодня жарко, — заметила хозяйка, ставя на стол суррогатный напиток. Затем кивнула гостям и ушла в кухню.

— Где он? — спросил Эгето, а взгляд его был прикован к высунувшейся из пучка коричневой шпильке.

— Все в порядке, — ответила Анна.

— Вы потеряете шпильку, — не выдержав, сказал Эгето.

Анна улыбнулась, не взглянув на него. За прошедшие три года улыбка ее нисколько не изменилась, и глаза были те же, все с тем же зеленоватым отливом, только удлиненное лицо казалось бледнее. Она опустила голову, и стал виден ее затылок, пушистый и нежный.

— Его предупредили из типографии! — сообщила Анна. — Но эти идиоты его там и не искали.

— Вот как! — сказал Эгето и вдруг положил свою руку на руку молодой женщины, лежавшую на столе.

— Ну-ну! — чуть кокетливо проговорила она; ее зеленые глаза сузились, и она отняла руку.

Эгето как-то странно улыбался.

— Вы передо мной в долгу — за вас я получила пощечину! — с легкой гримаской сказала Анна, дотрагиваясь до своей щеки.

«Ничуть не изменилась, — думал Эгето. — Правда, немного пополнела и на лбу появилась морщинка. Двадцать четыре года…»

— Что вы смотрите? — спросила Анна и показала ему язык. Потом вдруг заплакала, но так же внезапно перестала плакать. — Зачем мы встретились? — пробормотала она, улыбнувшись.

— A-а, черт! — вырвалось у Эгето, и он покраснел.

Оба молчали.

— Мы не видались три года, — наконец сказал Эгето.

Анна пожала плечами. Однако щеки ее тоже окрасились румянцем.

— Вы великий актер! — вдруг сказала она, и уголки ее губ дрогнули.

— Почему так произошло? — упрямо продолжал Эгето, хотя прекрасно знал, что не ей следует отвечать на этот вопрос. Ведь это он, именно он внезапно исчез. С фронта он еще писал, но когда вернулся домой без двух пальцев, он стал избегать семью Берталана Надя. И в первую очередь его сестру. На что мог надеяться какой-то бывший наборщик с изувеченной рукой, который ко всему еще был вдовцом и на двенадцать лет старше!.. Когда ей минуло восемнадцать, он узнал, что она вышла замуж и что муж ее спустя несколько месяцев после свадьбы погиб во время крушения воинского эшелона.

Анна не ответила; она сделала вид, будто не слышала.

— Мама больна, — сказала она, — я должна идти.

Правая, изувеченная рука Эгето лежала на столе; Анна допила сок, и когда она ставила стакан, пальцы ее будто невзначай коснулись руки Эгето. Она не смотрела на него. Потом позвала хозяйку и, не обращая внимания на протесты Эгето, вынула из большого потрепанного кошелька деньги и заплатила за малиновый сок.

— В четыре, — сказала она, помедлив, — ступайте в Союз торговых служащих. Берталан будет ждать. Спросите секретаря Форста…

Она поднялась. Они пожали друг другу руки.

— У меня сохранились ваши открытки с фронта, — неожиданно сказала она и ушла, не оглянувшись.

Но она постучала ему с улицы в стекло витрины, по-детски игриво прижала к стеклу нос, и Эгето увидел ребяческую улыбку на ее слегка припухлых губах.