Владимир Голяховский - Семья Берг

— За-пе-вай!

Запевал тот же Сашка Фисатов, у него был красивый высокий голос, он лихо пел любимые песни командира, а остальные подхватывали припев:

Все подхватывали:

И Липовский пел со всеми:

Когда кончилась эта песня, Сашка запевал другую:

Все подхватили:

Репертуар песен о Сталине и патриотических песен был неистощим, Сашка знал их все. Однажды, когда были они вдвоем, он сказал Липовскому:

— Знаешь, сержант, никак не могу понять — кто это сочиняет такие песни? Что они, совсем жизни не знают, что ли? Вот я пою «сталинским богатым урожаем славятся советские поля», а ведь в нашей-то деревне был настоящий голод, люди от голода пухли и умирали. И по всей нашей области тоже. Как пришли большевистские комиссары, коммунисты и комсомольцы и начали раскулачивание, так отобрали все запасы и всю скотину и насильно согнали всех в колхозы. Все сразу и рухнуло. А что творилось-то — ведь самых что ни на есть лучших хозяев порешили, кого прямо в расход пустили, кого в Сибирь угнали, да с семьями! Вой по всей деревне стоял. Вот я пою «сталинским богатым урожаем», а перед глазами у меня проходят все те картины из нашей жизни голод, нищета и бесправие.

— Я знаю, Сашка. Я хоть и не в деревне жил, а в городе, но тоже наголодался. И знаю, что многих хороших людей совершенно зря арестовали и сослали. У меня родственник один был в Москве, герой Гражданской войны, орденоносец, стал профессором истории. Так и его тоже арестовали и сослали.

— А его-то за что?

— Не понимаю — такой человек был правильный, советский.

— Наверное, за то и взяли, что правильный, — заключил Сашка.

Когда Фисатов пел или играл на баяне, Липовский любовался своим тезкой и думал — что станет с ним после службы в армии?

— Ты, Сашка, будешь артистом.

— Артистом — не знаю, а вот в цирк я бы хотел пойти, я ведь на лошадях ездить мастер. В деревне я помощником конюха был, двухлеток объезжал, ни один конь меня не сбросил, — и добавил к этому пару крепких русских словечек.

Возмужавший Саша Липовский становился мужчиной и однажды даже познакомился с девушкой. Случилось это так: в обычный увольнительный день он пошел в кино и смотрел фильм «Бесприданница» по пьесе Островского. Главную роль играла красавица актриса Алисова. Она ему очень понравилась, а от сцены, когда за кустом она отдалась Паратову и потом оправляла на себе платье, он испытал настоящее эротическое возбуждение. Рядом с ним сидела девушка с каштановыми взбитыми кудрями, он покосился на нее, и она показалась ему похожей на актрису. В каком-то порыве Саша решился робко коснуться ее локтя своим. Она улыбнулась и руки не отняла. Вместе они вышли из кино и гуляли до вечера. Девушку звали Лариса, как и героиню фильма. Она была хрупкая, нежная, смешливая. Впервые в жизни ему хотелось поцеловать девушку. Но нельзя же целоваться в первый день знакомства, он боялся обидеть ее этим. Когда дошли до ее дома, она сама предложила:

— Хочешь зайти?

— Если можно.

Она усмехнулась:

— Можно. Я живу одна, спрашивать некого.

В комнате он, стесняясь, подошел к ней и робко поцеловал в шею. И, неопытный в отношениях с девушками, сразу испугался своей смелости — вот сейчас она влепит ему пощечину. Конечно, своей грубостью он заслужил это. В смущении и растерянности, он увидел, как ее глаза смеялись. Вместо того чтобы дать ему пощечину, она повалилась спиной на кровать, привлекла его на себя и впилась в него губами. У бедного Саши закружилась голова. Прямо в сапогах он лежал на ней, ужасно стеснялся и даже не знал что делать. Он чувствовал, как она расстегнула и стаскивала его брюки, он почувствовал возбуждение и застеснялся еще больше. Что теперь? Он неумело прижался и пытался проникнуть в нее, никак не мог, тяжело дышал, и тут — о ужас! — она сама взяла в руку его напряженный член и направила. Он лежал на ней голый, старался, задыхался, она, тоже голая, совсем голая, извивалась под ним, стонала и кричала, вжимая его в себя:

— Саша, Саша, ой! Положи мне руки под зад, прижмись ко мне, ой! Еще, еще, умоляю!

Ошеломленный ее решительностью и страстностью, он потом лежал, как-то сразу обессиленный, и признался:

— Лариса, это ведь в моей жизни в первый раз.

Она усмехнулась и шепнула прямо ему в ухо:

— Оно и видно. Теперь ты счастлив?

Конечно, он был счастлив. Он хотел поскорее увидеть ее опять и думал, что, как честный человек, он должен сделать ей предложение, а после окончания службы жениться. Это долго, но она будет его ждать. Ему и в голову не приходило, почему она такая опытная в страсти, почему она командовала и руководила им. Он, как слепой влюбленный, думал, что она, конечно, девушка и делала все это потому, что влюбилась в него.

Да, вот еще что — надо написать маме, что он встретил девушку, которую полюбил, и хочет сделать ей предложение. Наверное, мама будет рада за него. Мама может удивиться, что Лариса не еврейка, но это не имеет никакого значения — теперь так много смешанных браков. И, как всякому влюбленному, ему очень хотелось рассказать о ней кому-нибудь, кто мог бы понять его счастье. Но не так, конечно, как рассказывали о своих похождениях другие ребята, прибавляя весь ассортимент ругательств. Один парень, старшина, приходя из увольнительной, всегда собирал в казарме вокруг себя любителей послушать сальные истории. Он садился на нары, снимал сапоги, разматывал портянки и, шевеля пальцами ног, заманчиво заявлял:

— У «невесты» был.

Окружающие уже начинали улыбаться и смеяться, ожидая дальнейшего рассказа. Помучив их молчанием, он добавлял:

— Ух — н..си! — следовал взрыв хохота.

— Уж я ее и так, и сяк, — шли яркие сальные подробности о положениях, в какие он ставил и клал «невесту». Каждая их них вызывала новый взрыв хохота:

— Ну, насмешил! Ну ты и артист, старшина!