Эдуард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпеи

— Твоя скорбь омрачает твой рассудок, Иона, — возразил Арбак, стараясь казаться спокойным. — Я тебя извиняю. Ты теперь, как и всегда, найдешь опять во мне надежного друга; но большая дорога не место для нашего разговора. Сюда, рабы! Пойдем, носилки ожидают тебя.

Удивленные и испуганные служанки столпились около Ионы и обнимали ее колени; старшая между ними воскликнула:

— Арбак, ведь это против всяких законов! Разве не приказано, что бы ближайших родственников умершего в течение девяти дней после погребения не беспокоить в доме и не оскорблять в их одинокой печали?

— Девушка, замолчи! — сказал Арбак, повелительно протянув руку: — водворить беззащитную сироту в доме ее опекуна не противоречит законам об умерших. Я говорю, что у меня на то есть письменное решение претора. Отнесите ее в носилки!

И с этими словами он крепко схватил слабеющую Иону.

Она вздрогнула, строго посмотрела ему в лицо и вдруг разразилась истерическим смехом:

— Ха, ха, ха, хорошо! прекрасно! Превосходный защитник! ха, ха, ха!

И сама испугавшись диких звуков этого безумного хохота, она упала без чувств на землю.

По приказанию Арбака, рабы подняли ее и посадили в носилки. Рабы-носильщики двинулись — и вскоре несчастная Иона скрылась из глаз ее плачущих служанок.

Египтянин думал, однако, что дело будет сделано лишь на половину, если слепой Нидии не отрезать также всякую возможность сношений с внешним миром. Поэтому, когда слепая пришла на следующий день навестить свою госпожу в его дом, он деланным тоном искреннего благодушия сказал ей:

— Ты должна остаться здесь, девушка; не годится тебе ходить одной по улицам из одного дома в другой и подвергаться грубым отказам рабов-привратников. Терпеливо выжди здесь несколько дней, пока Главк поправится. — И не дожидаясь ее возражений, он вышел из комнаты, запер ее на задвижку и приказал своему рабу — Созию стеречь пленницу.

Теперь еще оставалась ему самая трудная задача — заручиться молчанием Калена, предполагаемого свидетеля его преступления, но эта оса сама прилетела в его паутину!

— Его жизнь в моих руках, как-то высоко он ее оценит? — рассуждал корыстолюбивый жрец, идя через двор дома Арбака. Дойдя до колоннады, он неожиданно столкнулся с самим хозяином дома, который только что вышел из комнат.

— Кого я вижу! Кален! ты меня ищешь? — спросил Арбак не без некоторой робости в голосе.

— Да, мудрый Арбак, и, надеюсь, я не помешаю.

— Нисколько. Только что один из моих вольноотпущенных — Калиас три раза чихнул справа от меня, и я уже знал, что меня ожидает что-нибудь хорошее, и что же? Боги посылают мне Калена!

— Зайдем, может быть, в твою комнату, Арбак?

— Как желаешь, но ночь светла и ароматна, а я еще слаб после моей недавней болезни: воздух меня освежит, поэтому походим лучше по саду, мы там также будем одни…

— С удовольствием, — ответил Кален, и друзья медленно пошли к одной из террас, уставленных мраморными вазами и сильно пахнувшими цветами.

— Как хороша эта ночь! — воскликнул Арбак. — Совершенно такая же благоухающая и звездная, как тогда, двадцать лет назад, когда впервые предстал моему взору берег Италии. Да, мой Кален, время бежит, старость начинает подкрадываться к нам; по крайней мере пусть хоть почувствуем, что мы жили!..

— Ты — баловень счастья и должен это ощущать вполне, — льстиво сказал Кален:- с твоим громадным богатством, твоим железным организмом, не подточенным никакой болезнью. А в настоящую минуту ты должен особенно хорошо чувствовать себя, торжествуя свою месть.

— Ты намекаешь на афинянина? Да, завтра свершится приговор над ним, — это верно; но если ты думаешь, что его смерть доставляет мне какое-нибудь удовлетворение, помимо того, что удаляет соперника на руку Ионы, то ты ошибаешься. Я вообще сожалею несчастного убийцу.

— У-бий-цу? — значительно и с расстановкой повторил Кален и остановил свой пристальный взгляд на лице Арбака, но звезды, смотревшие на астролога, не осветили ни малейшего изменения на этом лице. Пораженный и пристыженный жрец поспешно опустил глаза и продолжал:

— Убийца! Ты имеешь серьезные причины обвинять его в убийстве, но ведь никто лучше тебя не знает, что он невинен.

— Объяснись, — холодно сказал Арбак, уже заранее готовый к этому уколу, который не мог не быть сделан.

— Арбак! — шепотом начал Кален, — ты знаешь, я был тогда в «роще молчания»; я все видел из-за кустов, около храма; видел, как опустилась твоя рука с оружием и пронзила сердце Апесида. Я не осуждаю этого деяния: ты вовремя удалил с дороги этого врага и отверженца…

— Так ты все видел? — сухо заметил Арбак. — Я, впрочем, так и думал… Ты был один?

— Совершенно один! — подтвердил Кален, удивленный спокойствием Арбака.

— А зачем ты был тогда там и спрятался за развалины храма?

— Потому что из одного разговора Апесида с христианином Олинфом, тоже слышанного мною, узнал, что они сойдутся там и будут обсуждать нападение на тайны нашего храма. Я хотел знать об этом.

— Ты поверил хоть одной живой душе все то, чего ты был свидетелем?

— Нет, мой повелитель; тайна осталась сокрыта в груди твоего слуги.

— И твой родственник — Бурбо ничего не знает?

— Клянусь Изидой и…

— Довольно! довольно! Но мне, почему мне ты это сообщаешь только сегодня?

— Потому что… потому… — заикался, краснея, Кален.

— Потому, — перебил с ласковой улыбкой Арбак, дружески похлопывая жреца по плечу, — потому, мой Кален, — я это читаю из твоего сердца, — что накануне приговора ты яснее можешь мне дать понять, как дорого твое молчание для меня, как легко ты можешь львиную пасть, долженствующую поглотить Главка, раскрыть для меня! Не так ли?

— Арбак, — сказал совершенно потерявший свойственную ему отвагу Кален, — ты — настоящий чародей… Ты читаешь в душе человека, как в раскрытой книге!

— Это мое призвание, моя наука, — сказал как бы польщенный египтянин. — Ну, так молчи же, друг, а когда все будет кончено, я тебя озолочу.

Но обещание золота в будущем не по вкусу было алчному жрецу и не могло успокоить его жажды.

— Извини, но ведь все может случиться… Если ты хочешь, чтоб я молчал, то полей розу — этот символ молчания — теперь же золотым дождем.

— Остроумно и поэтично, — заметил Арбак кротким голосом, который вместо того, чтобы заставить его призадуматься и испугаться, ободрил жреца. — Ты не хочешь обождать до завтра?