Эдуард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпеи

— Да, словно потомок Фебовых коней, — ответил Саллюстий. — Вот уже одно обладание такой прекрасной упряжкой показывает, что ты, наш Главк, дитя счастия!

— Тем осмотрительнее и умереннее надо быть, чтобы не нарваться на внезапное несчастье, — весело, но с оттенком серьезности заметил Главк. — Однако, друг мой, так как намедни мы могли лишь обменяться поклонами, то я в долгу у тебя, пока не расскажу о моем последнем путешествии.

— Из которого ты вернулся счастливым женихом?

— Об этом никто, кроме тебя, еще не знает. Выберем где-нибудь у воды прохладное и уединенное местечко — там легче будет говорить о таких вещах, чем среди этой шумной толпы.

— Пойдем, я совершенно свободен и не без нетерпения ожидаю твоих сообщений, — сказал Саллюстий.

И друзья, имея в виду эту цель, пошли по тесным улицам Помпеи, пробираясь к морю. Вскоре свернули они в такую часть города, где блестящие магазины стояли открытыми, соперничая между собой украшениями и изящной выставкой товаров. Повсюду, куда только проникал взор, — просвечивали сверкающие фонтаны, разбрасывающие в знойном воздухе серебристые брызги. Многочисленная толпа гуляющих, веселые группы, останавливающиеся перед каждой, более привлекательной лавкой, взад и вперед снующие рабы с бронзовыми сосудами самых изящных форм на головах, множество туземных девушек с корзинами, наполненными соблазнительными фруктами и благоухающими цветами — наполняли улицы. Длинные крытые колоннады, заменявшие у этого праздного народа наши кофейни, нарядные павильоны для продажи, где на мраморных досках стояли сосуды с вином и оливковым маслом и перед которыми, в тени натянутой над ними пурпурной ткани, были сиденья, манившие к отдыху как усталых прохожих, так и праздных зевак, — все это сегодня снова занимало и восхищало наших жизнерадостных и восторженных юношей, хотя и было им давно знакомо. Продолжая свой путь и весело болтая, очутились они на небольшой площадке, перед изящным зданием храма. За мраморной балюстрадой портика этого храма, у квадратного выступа широкого цоколя, над которым вздымались две стройные колонны, они заметили молоденькую девушку. Она сидела у самого цоколя на складном, обтянутом холстом, табурете; на коленях держала она корзину цветов, а другая корзина с цветами и кувшин с водой стояли у ее ног. Около цветочницы постепенно собралась небольшая кучка людей. Тогда она достала с земли маленький трехструнный инструмент, под мягкие звуки которого запела какую-то своеобразную песнь. При каждой паузе, она приветливо обращалась к окружающим с своей цветочной корзиночкой, предлагая купить что-нибудь и многие бросали мелкие монетки в корзиночку — кто как подаяние за ее пение, кто просто из сострадания к певице — она было слепа.

— Это моя бедная фессалийка, — сказал Главк. — Я ее еще не видал после моего возвращения в Помпею. Послушай, какой у нее милый голосок!

Когда песня, к которой они прислушивались, окончилась, Главк бросил несколько серебряных монет в корзиночку и воскликнул:

— Мне нужен этот букетик фиалок, маленькая Нидия; твой голос сегодня звучнее, чем когда-либо.

Едва заслышала слепая хорошо знакомый голос афинянина, как она повернулась в его сторону и спросила:

— Так ты уже вернулся?

— Да, дитя мое, всего несколько дней, что я опять в Помпее. Сад мой по-прежнему нуждается в твоем уходе, — надеюсь, ты посетишь его завтра. И помни — в моем доме никаких венков, кроме сплетенных искусными руками Нидии, не должно быть!

Девушка ответила веселой улыбкой и Главк, взяв выбранные им фиалки, продолжал свою прогулку.

— Так это дитя пользуется твоим покровительством? — спросил Саллюстий.

— Да, бедная рабыня заслуживает этого участия. К тому же она моя землячка; она родом из страны божественного Олимпа, который осенял ее колыбель, — она из Фессалии.

— Не знаешь ли ты каких либо подробностей ее судьбы? В ней есть что-то особенное; каким-то благородством проникнуто ее существо.

— Она не лишена ума, как мне не раз приходилось замечать, а также и деликатности, так что, вероятно, из хорошей семьи; слепа она от рождения. Думаю, что какой-нибудь работорговец — в Фессалии они издавна занимаются этим постыдным промыслом — украл ее у ее семьи еще ребенком, вследствие чего она родины своей не помнит. Здесь же продали ее некоему Бурбо, содержателю гладиаторского погребка; когда этот последний разобрал, что ее прекрасные, чистые глаза, за которые он заплатил деньги, слепы, что торговец его обманул, — он начал очень плохо обращаться с несчастной, пока, наконец, пришел к заключению, что, как цветочница, она может пением и своим искусством плести венки доставлять ему ежедневно порядочной доход.

— Но поразительно, как уверенно ходит она со своей палочкой по многолюдным улицам города!

— Да, это поистине чудо! — воскликнул Главк. — Быстро и ловко скользит она среди самой густой толпы, избегая всех опасностей и находит, несмотря на окружающий ее вечный мрак, дорогу в самых запутанных переулках. При этом ей, конечно, на руку, что жители питают к слепцам нечто в роде суеверного почитания и потому с нежной заботливостью спешат уступить дорогу, заслышав ее робкие шаги.

После некоторого молчания, Главк взял своего друга за руку и оказал:

— Знаешь, какая мне пришла мысль в голову: слепая недаром повстречалась нам. Она, при всей кажущейся веселости, все же имеет вид удрученный и страдальческий, а я теперь как раз знаю хозяйку, у которой ей весь век будет хорошо житься!

— У твоей будущей супруги, вероятно? — спросил его друг.

— Ты легко угадал, — ответил Главк смеясь и добавил:- мы так много денег тратим по пустякам, а тут богам угодное дело можно сделать!.. да, да, я сегодня же еще попробую ее выкупить!

— А я буду помогать тебе торговаться, — сказал Саллюстий. — На обратном пути пойдем мимо того темного погребка и, надеюсь, мы в состоянии будем тотчас же уладить торг.

Теперь перед двумя нашими прогуливающимися друзьями открывалось голубое и сверкающее море. У этих прекрасных берегов, оно как будто отказывалось от преимущества быть страшным и опасным — так мягко и красиво волновалась вода под набегавшим на нее легким ветерком, так разнообразны и ярки были отражавшиеся в нем облака и так силен и ароматен был воздух, проносившийся над его поверхностью!

В кристально-прозрачной воде бухты, против которой виднелся спокойно-величавый Везувий, колыхались нарядные яхты, служившие для увеселительных прогулок богатых жителей Помпеи. Тут же стояли и торговые корабли, между которыми скользили взад и вперед по зеркальной поверхности бухты рыбацкие лодки, а далеко, впереди виднелись стройные мачты на судах флота, состоявшего под начальством Плиния.