Эдуард Бульвер-Литтон - Последние дни Помпеи

Большие дома обыкновенно ограничивались одной колоннадой, за нею против кабинета устраивалась вторая столовая, к которой примыкали еще спальни и картинная галлерея. Эти комнаты, в свою очередь, тоже выходили на четыреугольное пространство, с трех сторон окруженное колоннами и имевшее сходство с первым перистилем, только большее по размерам. Внутри находился сад, украшавшийся фонтаном, статуями и цветочными клумбами. Если семья была очень велика, то и в этой второй колоннаде с обеих сторон устраивались комнаты. Вторые и третьи этажи в Помпее встречались редко, их только иногда надстраивали над небольшою частью дома, ради удобства, для помещения рабов. Комнаты принято было делать маленькими, потому что под этим благодатным небом большую часть дня проводили на воздухе и посетителей принимали в передней комнате или в саду. Даже комнаты для обедов и пирушек хотя очень украшались и располагались так, чтобы иметь веселый вид из окон и дверей, но не бывали обширны: знавшие толк в угощений, древние любили общество при обеде, но не любили тесноты и редко приглашали более девяти человек зараз; в исключительных случаях обедали в атриуме.

При входе уже в помпейское жилище, каждому посетителю представлялось очаровательное зрелище на весь дом. Прихожая, с блестящим мозаичным полом и веселою стенной живописью, кабинет, грациозная колоннада; на противоположной стороне нарядная столовая и, наконец, сад, заканчивающийся фонтаном или мраморной статуей. Хотя, понятно, каждый дом Помпеи имел свои особенности, но в общем все они не отклонялись от этого плана. Везде комнаты следовали в вышеуказанном порядке, везде много живописи по стенам и во всем сказывалась особенная любовь к изысканным наслаждениям жизни. Декоративная живопись в Помпее не носит, впрочем, отпечатка особенно тонкого вкуса; там любили яркие краски и фантастические рисунки; иногда нижние части колонн окрашены были ярко-красной краской, а верх оставался некрашеным. Иногда, если сад бывал очень мал, то допускался, для обмана глаз, весьма не художественный прием — последнюю стену разрисовывали деревьями, виноградом, птицами и т. п.

Дом Главка принадлежал к самым маленьким, но и к самым изящным из частных жилищ Помпеи. Входили через узкие, длинные сени, где на мозаичном полу была изображена собака и над нею известная надпись: «cave canem», т.-е. «берегись собаки!» По обеим сторонам сеней были довольно просторные комнаты для приема таких посетителей, которые не имели доступа в дом. Из сеней входили в переднюю, представлявшую при первом взгляде богатство живописи, которой не постыдился бы Рафаэль. Эти художественные произведения находятся теперь в Неаполитанском музее и возбуждают постоянно удивление знатоков. Они представляют сцену из Илиады Гомера — прощание Бризеиды (дочь жреца, военнопленная Ахилла) с Ахиллом, и нельзя не признать красоты и силы в изображении обоих лиц и всей полной жизненной правды сцены.

С одной стороны передней небольшая лестница вела во второй этаж, в помещения рабов и спальни. Из прихожей входили в кабинет, где вместо дверей висели богатые пурпуровые драпировки. На стенах было нарисовано, как какой-то поэт читает свои стихи друзьям, а на каменном помосте изображен был директор театра, который дает различные указания своим актерам. Из кабинета был выход в перистиль, которым и заканчивался дом. С каждой из семи колонн, украшавших этот внутренний дворик, свешивались цветочные гирлянды, а внутренность двора, заменявшего сад, была полна роскошнейших цветов, помещавшихся в белых мраморных вазах на каменных подставках.

Влево, у задней стены сада был крошечный храм, посвященный домашним божествам, и перед ним бронзовый треножник. С левой стороны колоннады находились две спальни, а направо — столовая, где теперь и собрались гости. Эта прелестная комната выходила в сад; вокруг лакированного, выложенного серебряными узорами стола были три дивана (ложи) для возлежания, покрытые искусно вышитыми подушками. Посреди стола стояло прекрасное изображение Бахуса, а по углам, возле солонок, занимали места Лары. Так как в те времена считалось признаком невоспитанности, если гость, придя, тотчас садился, то собравшиеся, поздоровавшись, некоторое время стояли, рассматривая комнату, любуясь бронзой, картинами и украшавшею ее утварью. Потом, когда они разместились вокруг стола, Панза заметил:

— А надо признаться, Главк, как ни мал твой домик, а равного ему нет во всей Помпее; это в своем роде — алмаз! Как прекрасно написано, например, вот это прощание Ахилла с его Бризеидой! Что за стиль! какие головы!

— Да, греки, греки! — воскликнул толстый Диомед, который любил выставлять себя образованным человеком и поэтому высказывал особое пристрастие ко всему греческому.

— Похвала Панзы очень ценная, — серьезно заметил Клодий, — надо видеть, какая живопись у него самого на стенах! там видна мастерская кисть Зейксиса!

— Действительно кисть Зейксиса! — подтвердил Лепид.

— Вы мне льстите, вы преувеличиваете, — возразил Панза, который был известен в Помпее тем, что имел самые плохие картины, потому что из патриотизма довольствовался доморощенными художниками. — Вы в самом деле преувеличиваете, хотя, конечно, краски стоит посмотреть, не говоря уже о рисунке, а затем у меня украшение кухни, я вам скажу, друзья мои, это уже мое изобретение!

— А что там у тебя нарисовано? — спросил Главк. — Я все еще не видал твою кухню, хотя уже не раз испробовал ее превосходных произведений.

— Повар там изображен у меня, мой афинянин, повар, приносящий трофеи своего искусства на алтарь Весты; а подальше — на вертеле угорь, с натуры писано; все так живо, просто руками взять хочется! Замечательная фантазия!

В эту минуту рабы внесли поднос с закусками: чудесные фиги, свежие, осыпанные снегом травы, анчоусы и яйца; в промежутках стояли маленькие кубки с разведенным вином, к которому примешано было немного меду. Как только все это поставили на стол, хорошенькие молоденькие рабы, пажи, подали каждому гостю серебряный тазик с благовонной водой и полотенце, обшитое красной бахромой. После этого Главк почтительно склонился перед изображением Бахуса и произнес: