Евгения ИЗЮМОВА - ДЕТИ РОССИИ

Громкое «ура» и стрельба разбудили всех. Надежда на освобождение вспыхнула в людях с такой силой, что узники полезли наружу из своих нор. Но едва первые выбрались на поверхность, по ним хлестнули очереди с вышек. Стреляла и наземная охрана. Повсюду слышалось: «Цурюк! Назад!» Пленные отхлынули обратно, гадая, что произошло на воле.

А дальняя стрельба, крики звучали все сильнее. Потом все стихло. Освобождение не пришло. Но никто из обитателей землянки, где находился Жидков, в ту ночь не уснул, гадая, что же произошло, высказывая самые фантастические версии.

И лишь утром кто-то из охранников - коммунист или просто рабочий, сочувствующий русским, шепнул одному из пленных, что недалеко от их лагеря находился другой - для солдат. Жить там было еще хуже. И доведенные до полного отчаяния русские солдаты-военнопленные предприняли неожиданную ночную атаку на проволочные заграждения и комендатуру. Они забросали «колючку», которая была под напряжением, шинелями и ринулись на волю. Охрана опомнилась быстро и открыла кинжальный огонь с вышек, тем более что не надо было искать мишени - знай пали в густую толпу измученных голодных людей. Пленные гибли десятками, но продолжали штурм. Много солдат погибло в ту ночь, и все-таки несколько сот вырвалось на свободу. Именно это событие и заставило немцев отправить пленных офицеров еще дальше на запад из опасения, что заключенные обоих лагерей сумеют наладить связь между собой и предпримут под руководством офицеров новую, более организованную, попытку к бегству.

Пленных офицеров спешно привели на железнодорожный разъезд, где уже стоял товарный состав. Перед посадкой в эшелон переводчик объявил:

- Если хоть один человек сбежит из вагона, все в том вагоне будут расстреляны.

Тут же выдали по буханке заплесневелого хлеба на четверых и криками, ударами прикладов стали загонять людей в вагоны с чисто немецкой аккуратностью - по 48 человек в каждый вагон. Поезд дернулся и медленно двинулся вперед. Куда? Это было неизвестно. Устроившись, тщательно разделили хлеб до последней крошки. Поели. Сил прибавилось, оттого и повеселели - живы, а жить все же веселей, чем умереть. И тут кто-то запел:

- Бежал бродяга с Сахалина…

Песню подхватили, но среди голосов выделился один - чистый, красивый и сильный, и скоро все смолкли, слушая этот голос. Певец, закончив одну песню, тут же начинал другую. В то время, когда одни его слушали, другие тщательно обследовали вагон и выяснили, что одна из решеток на оконном люке закреплена плохо. Тут же возникла мысль - бежать!

За побег проголосовали все. И сразу же принялись за дело. Самые крепкие сорвали решетку, сгруппировались по 2-3 человека, кинули жребий очередности, кому за кем следовать. Жидков оказался в группе с двумя танкистами. Они договорились о взаимодействии между собой, чтобы не потерять друг друга - первый, покинув вагон, идет вперед по ходу движения эшелона, второй остается на месте, а третий возвращается назад.

Но им не удалось бежать. Из вагона уже выбралось шесть человек, среди них и московский ополченец Пушнов*, чей голос так всех поразил своей красотой. Приготовился прыгнуть в темноту и седьмой, капитан Цыганков*. И вдруг раздался резкий свисток. Цыганков закричал:

- Тяните обратно! Нас обнаружили!

Поезд медленно остановился. На воле слышалась брань охранников, лай собак, выстрелы. Загремели запоры вагона, дверь распахнулась. В вагон влез фельдфебель, осветил вагон фонариком и увидел открытый люк. Не веря своим глазам, принялся считать:

- Айн, цвай, драй… Цвайиндфирцих! Ву зинд нох зехс меншен? Сорок два! Где еще шесть человек? - и с размаху ткнул кулаком в лицо ближнего пленного. - Ду! Ты!

- Я ничего не знаю, - затряс тот головой, прикрывая руками разбитые губы.

- Доннер веттер! - взревел охранник. - Гейт форт! Але! Шлисен але дизе швайне!!!

В вагон ворвались еще несколько солдат и начали выгонять пленных из вагона. Построили в колонну по пять человек, окружили плотной охраной и повели в лес.

Пленные, спотыкаясь, брели по лесу, украдкой жали друг другу руки, прощаясь - ведь их предупреждали, что за побег даже одного человека накажут всех, а тут сбежали шестеро. Охранники свирепо кричали, щедро раздавали удары прикладами винтовок и автоматов. Собаки, возбужденные криками конвоиров, рвались с поводков. Их оскаленные морды то видны были, когда луна появлялась из-за облаков, то исчезали.

Жидков читал когда-то, что в минуты опасности в человеческой памяти вся жизнь, как кино пробегает. Не поверил тогда, а тут в лесу на польской земле понял, что действительно так. Жаль только, что не останется после него ни следочка. Родителей нет, с Тосей не успел даже поцеловаться, детей нет. Но Тося, как пел Пушнов, найдет себе другого. Себе же Иван пожелал другие песенные слова: «Если смерти, то мгновенной, если раны - небольшой». А смерть-то рядом.

Колонна отошла от эшелона уже метров на двести (никто потом не нашел объяснения, почему их не расстреляли на месте, а повели в лес), как сзади раздался крик:

- Стой! Стой! Штейт!!! - от эшелона бежал другой фельдфебель. Он с ходу вступил в спор с тем, кто вел пленных на расстрел. Оба размахивали руками, кричали. Солдаты, удерживая собак, терпеливо ожидали, чем закончится спор двух начальников.

- Что они говорят? - спросил у Ивана один из танкистов, с которым он хотел бежать.

- Спорят. По-моему, второй первому говорит, что нас нельзя стрелять. Что Германии нужны рабочие руки. А другой кричит, что они, мол, все равно сдохнут. А второй: ну и пусть сдохнут, но сначала пусть поработают на Великую Германию. Мне кажется, нас не расстреляют, - так не так понял Иван, однако колонну завернули обратно и всех вновь затолкали в вагон. Охранники не жалели тычков и пинков, особенно старался фельдфебель, который отвечал за их вагон.

Их строго наказали - двое суток не кормили. И когда на третье утро приказали: «Раус! Выходи!» - пленники еле держалось на ногах. Здоровому человеку трудно выносить голодовку, а ведь они почти все были ранены. Да и нервничали все это время, гадая, что ждет их в конце пути. Может, доставят на место, отчитаются и пустят в расход? И когда их построили в колонну, как и всех заключенных, они вздохнули с облегчением: живы! А живой о живом думает, надеется на лучшее.

Место, куда их привезли, называлось Замосць. Польское название они сразу перекроили по-своему - Замостье. Там тоже был создан офицерский лагерь. Пленные содержались в длинных деревянных бараках, а в них - двухъярусные нары, где вместо постели были брошены охапки соломы. Для высшего командного состава был отведен отдельный барак. Впрочем, условия там были не лучше, чем в других бараках.

В лагере содержалось тысяч десять военнопленных. В день по несколько раз их сверяли со списками: одних куда-то отправляли, других привозили. Во время этих проверок приходилось подолгу стоять на холодном ветру. Тех, кто не выдерживал и падал, охранники просто оттаскивали в сторону. Да и не мудрено было упасть - их дневной обеденный рацион состоял из одного литра брюквенного супа и куска суррогатного хлеба. Люди мучились еще не только от голода, но и грязи, вшей, от болезней и ран, которые загнаивались.