Бернард Корнуэлл - Столетняя война

Хук, широко уперев ноги в землю, погружал топор в ряды французов, которые уже почти не отбивались. Под ногами мешались тела упавших, перед лицом устрашающе мелькал яростный клинок сэра Джона. Никакой смельчак не решился вклиниться между топором и мечом, вместо этого защитники барбакана испуганно жались назад, в то время как задние давили на передних.

— Trois! [85] Три (фр.). — считал сэр Джон раненных и убитых им врагов. — Quatre! [86] Четыре (фр.). Подходите же, чертовы выродки! Я проголодался!

Топор Хука стал еще более опасен. Его лезвие сминало доспех, как лист пергамента, и вонзалось в плоть, как мясницкий нож. При каждом взмахе Хук морщился, и враги принимали это за ухмылку, еще более страшную, чем само оружие. Плотно подступившая толпа французов не давала арбалетчикам целиться, задняя стена и клубы дыма заслоняли происходящее от стрелков, стоящих на башнях у Лёрских ворот. То и дело раздавались рев сэра Джона и бешеные крики Хука, с клинков лилась кровь. Хук уже не старался убивать. Он отталкивал врага назад и валил солдат на землю, чтобы загородить подступы. Кто-то из упавших двинул снизу мечом, но Хук, заметив выпад, отступил на полшага в сторону, с силой опустил топор на забрало латника, вминая стальную пластину в лицо, через миг вонзил топор в чей-то еще панцирь и тут же резким выпадом отбросил назад третьего француза, подобравшегося слишком близко.

— Знамя! — снова крикнул сэр Джон. — Чтоб эти выродки знали, кто их убивает!

Его знаменщик неожиданно перевалился через заднюю стену, за ним появились латники с львиным гербом сэра Джона на одежде.

— Убить выродков! — скомандовал сэр Джон.

Однако выродки уже не дожидались: одни вылезали наружу через расщелину в задней стене барбакана, другие карабкались вниз по лестнице или прыгали с крутого каменистого склона и пускались бегом к городским воротам.

Дым, по-прежнему окутывавший стену, тронули первые лучи солнца. Англичане с криками убивали последних защитников, не успевших скрыться. Кто-то из французских латников поднял над головой перчатку в знак подчинения победителю, но оказавшийся рядом лучник ударил его боевым молотом, другой пронзил концом алебарды.

— Хватит! — раздался чей-то голос. — Остановитесь! Хватит!

— Прекратить бой! — крикнул сэр Джон. — Прекратить, я сказал!

— Слава богу! — произнес первый голос.

И Хук увидел короля. Не выпуская из руки меча, тот рухнул на колени и перекрестился. Его налатник, с крестом святого Георгия поверх яркого герба, казался черным от копоти.

Стрела, выпущенная из стреломета, ударила в бревно со стороны города, стена задрожала.

— Погасите огонь! — велел Генрих, поднимаясь на ноги. Он стянул шлем и кожаный подшлемник, под которым короткие волосы слиплись от пота. — И кто-нибудь избавьте его от мучений! — Король указал на француза, который за минуту до того пытался сдаться: теперь он корчился и стонал, из-под кирасы сочилась кровь, из живота так и торчала алебарда.

Кто-то из латников вытащил нож, нащупал у шеи умирающего щель между доспехами и вонзил клинок в горло. Француз дернулся, сквозь проломленное забрало запузырилась кровь, тело вздрогнуло и застыло.

— Слава богу, — повторил король.

Какой-то лучник упал на колени. Хук подумал было, что для молитвы, но того просто вырвало. По задней стене били арбалетные стрелы — часто, как цепы при молотьбе, — оставляя прорехи на королевском знамени, свисающем теперь с барбакана.

— Сэр Джон, — произнес король, — я должен тебя поблагодарить.

— За то, что я исполнил свой долг, государь? — спросил тот, опускаясь на одно колено, и, указав на Хука, добавил: — Мне помогал этот лучник.

Хук тоже встал на колено. Король взглянул на него как на незнакомца.

— Благодарю вас всех, — коротко кивнул он и обернулся к свите: — Отправьте герольдов, велите городу сдаться. И пошлите за водой, загасить пламя.

Пламя загасили, однако от внутреннего жара, насквозь пронизавшего бревна, древесина продолжала тлеть, вокруг бастиона веял удушливый дым. Теперь на верхней площадке неотступно находились лучники, в ближайшую ночь наверх втащили «Гонца» — пушку из тех, что поменьше, — и первым же выстрелом Лёрские ворота разнесло в щепки.

Герольды, подъехавшие к целым еще воротам сразу после взятия барбакана, терпеливо объясняли, что англичане не собираются рушить ворота и привратные башни, что падение Гарфлёра неизбежно и что гарнизону предлагается совершить благоразумное и, более того, почетное деяние — сдаться, чтобы предотвратить дальнейшие потери. Ибо в противном случае, объяснили герольды, по Божьей справедливости все мужчины, женщины и дети Гарфлёра будут отданы на произвол англичанам.

— Подумайте о своих красавицах дочерях! — крикнул французским командующим последний из герольдов. — И ради них покоритесь!

Гарнизон, впрочем, и не думал покоряться, поэтому англичане рыли новые орудийные окопы — теперь уже на подступах к городу, — разбивали беззащитные Лёрские ворота, ровняли с землей привратные башни и рушили каменную арку. Защитники по-прежнему не сдавались.

Первые же порывы холодного осеннего ветра принесли дождь.

Болезнь не прекращалась, армия Генриха умирала в крови, рвоте и водянистом дерьме.

Гарфлёр оставался французским.

Все приходилось начинать заново. Вновь предстояло нападение — в этот раз на остатки Лёрских ворот. Чтобы отвлечь гарнизон от юго-восточного угла города, войска герцога Кларенса готовили штурм Монтивильерских ворот с противоположной стороны Гарфлёра.

На этот раз, сказал сэр Джон, войска войдут в город.

— Проклятые выродки, видите ли, не желают сдаваться! Ну так не мне вам рассказывать, что делают с выродками! У кого есть член — тех убивать, у кого нет — тех насиловать. Все в городе — ваше! Все монеты, все пиво, все женщины! Ваши! А теперь вперед — брать свое!

И двойной штурм начался. Войска перебирались через засыпанные рвы, с неба дождем сыпались стрелы, трубы под равнодушным солнцем выпевали призыв к бою — вновь предстояла резня. Как и прежде, наступлением командовал сэр Джон Холланд: это значило, что люди сэра Джона Корнуолла шли в первых рядах. Развалины Лёрских ворот удалось взять мгновенно, а дальше наступление внезапно захлебнулось.

Ворота, за которыми когда-то тянулась тесная улочка с нависающими домами, теперь вели на пустырь. Гарнизон, очищая пространство для сражения, обрушил все дома и возвел позади новую баррикаду, защищенную от английских пушек остатками старой стены и ворот. Из «Гонца», водруженного на вершину барбакана, по заграждению уже выпустили несколько ядер, однако «Гонца» хватало лишь на три выстрела в день, а в промежутках французы успевали восстановить разрушенное.