Бернард Корнуэлл - Столетняя война

— Петли! — приказал сэр Джон.

Хук и другие лучники принялись вязать петли на концах веревок. Сэр Джон, кивком подозвав оруженосца, бросил ему поводья и слез с высокого седла. Потрепав коня по морде, он пошел навстречу приближающимся французам.

Из толпы выделялся один — высокий горбоносый человек с короткой черной бородкой. Несмотря на бледность и явно болезненный вид, он, выводя защитников за стены побежденного города, из последних сил старался держаться достойно. К нему-то и направился сэр Джон. Бородатый, дав остальным знак подождать, в одиночку приблизился к командующему и замер в шаге от него — босоногий, в нелепых одеждах француз перед великолепным англичанином в сияющих латах и с богатым мечом на поясе. Сэр Джон, подняв забрало, что-то сказал, и двое обнялись.

Командующий, правой рукой обхватив француза за плечи, подвел его к лучникам.

— Это мессир де Гокур! — объявил он. — Все пять недель он возглавлял оборону и доблестно сражался! Он достоин большего, однако таково повеление короля, и мы обязаны подчиниться. Хук, дай сюда петлю!

Хук протянул веревку. Француз глянул на него оценивающе, и Ник не мог не склонить голову в знак уважения.

— Мне очень жаль, — сказал сэр Джон по-французски.

— Такова необходимость, — резко ответил Рауль де Гокур.

— В самом деле?

— Мы должны испытать позор, чтобы остальные французы знали, какая кара их ждет за неповиновение английскому королю. — Болезненно улыбнувшись, де Гокур оглядел войско, ожидавшее его униженного шествия к королевскому трону. — Впрочем, я сомневаюсь, что ваш король сможет напугать Францию больше прежнего. Вы зовете это победой, сэр Джон? — Француз кивнул на разрушенные стены, которые он так отважно защищал.

Вместо ответа сэр Джон поднял веревку, чтобы обвить петлей шею де Гокура.

— Позвольте, — остановил его тот. Взяв веревку из рук сэра Джона, он сам продел голову в петлю.

Убедившись, что на шею остальным французам тоже наброшены веревки, сэр Джон вскочил на Люцифера и, кивнув де Гокуру, пришпорил коня и двинулся вперед по проходу между рядами английских солдат.

Французы шли молча. Пожилые купцы и молодые солдаты, рыцари и горожане — все они обвинялись в неподчинении королю Англии, и веревки на шеях показывали, что теперь их жизнь зависит лишь от милости Генриха. Взойдя на холм, они робко склонили колени перед затянутым в парчу троном, и Генрих остановил взгляд на пленниках. Ветер играл шелковыми знаменами и разносил над землей дым, поднимающийся от развалин города. Собравшиеся в шатре королевские приближенные молча ждали, когда Генрих объявит смертный приговор коленопреклоненным врагам.

— Я полноправный король французской державы, — наконец проронил Генрих. — Ваше сопротивление было бунтом и изменой.

Лицо де Гокура исказилось болью. Не ответив на обвинение в измене, он протянул королю тяжелую связку ключей.

— Ключи от Гарфлёра, государь, — объявил он. — Город в вашей власти.

— Ваше неповиновение, — продолжал король, не обращая внимания на жест де Гокура, — шло вразрез с законом человечьим и Божьим.

Кто-то из купцов постарше трясся от страха, у кого-то по щекам текли слезы.

— Однако Господь милостив, — величественно закончил Генрих и наконец принял ключи из протянутой руки де Гокура. — Милостивы будем и мы. Мы сохраним вам жизнь.

Когда над городом взвился флаг с крестом святого Георгия, английское войско разразилось ликующими криками. На следующий день Генрих Английский прошел босиком через весь город до собора Святого Мартина, где вознес Господу благодарение за победу. Однако многие из наблюдавших за смиренным шествием считали, что его триумф не так уж отличается от поражения. Слишком много времени потеряно под стенами Гарфлёра, слишком многих солдат унесла болезнь, слишком мало погожих дней осталось для продолжения военной кампании.

Английское войско вошло в город, полевой лагерь сожгли, катапульты и пушки втащили в Гарфлёр через разрушенные ворота. Люди сэра Джона разместились в домах, харчевнях и хранилищах у стены, огораживающей гавань, Хук нашел место на чердаке харчевни, называемой «Le paon» [87] Павлин (фр.). .

— Le paon — это птица с большим хвостом, вот таким, — широко разведя руки, объяснила Мелисанда.

— Не бывает такого хвоста у птиц! — не поверил Хук.

— У le paon бывает!

— Должно быть, птица французская. В Англии таких нет.

Гарфлёр стал английским: с разрушенной колокольни собора Святого Мартина свисал флаг с крестом святого Георгия, к былым страданиям горожан прибавилось еще одно.

Их выслали из Гарфлёра.

Город, как объявил король, будет заселен англичанами — как некогда Кале, — и, чтобы освободить место для новых горожан, все мужчины, женщины и дети должны покинуть Гарфлёр.

Больных увозили на телегах, остальные шли пешком. Унылое шествие вдоль северного берега Сены сопровождали — для защиты горожан от грабежей и насилия — две сотни английских всадников: впереди латники, по бокам лучники.

Среди лучников был и Хук, вновь восседавший на Резвом — вороном мерине, который то и дело выказывал норов, так что Хуку приходилось жестко его обуздывать. Под свежевыстиранным налатником, на котором крест святого Георгия поблек до мутно-розового цвета, на Хуке позвякивала добротная кольчуга, снятая с тела врага, голову покрывал выданный сэром Джоном кольчужный капюшон, а поверх него красовался широкополый шлем — тоже снятый с чьего-то тела. Широкие поля, которые хороши для защиты от верхнего удара мечом, Хук, как и все лучники, обрезал справа, чтобы не мешали натягивать тетиву до конца. На поясе у него висел меч, за плечом болтался зачехленный лук, к задней седельной луке был прикреплен мешок стрел. Справа, за вереницей горожан-беглецов, сужающаяся река поблескивала рябью под солнцем, слева простирались луга, скот с которых уже давно угнали англичане, выезжавшие добывать продовольствие для войска. За лугами поднимались пологие холмы, поросшие густыми, пока еще по-летнему зелеными лесами. Мелисанда осталась в Гарфлёре, зато провожать горожан поехал отец Кристофер верхом на Люцифере, могучем жеребце сэра Джона: командующий боялся, что конь застоится, и отец Кристофер с удовольствием взялся его выгулять.

— Вам не стоило выезжать, святой отец, — заметил Ник.

— Ты заделался штатным лекарем, Хук?

— Вам ведь предписали отдых.

— Отдохнуть успеем и на небесах, — легко отозвался отец Кристофер. По-прежнему бледный, он вновь начал хоть что-то есть, и теперь, окрепнув, почти не снимал рясу священника. — Во время болезни мне кое-что открылось, — добавил он с видимой серьезностью.

— Да? Что же?

— На небесах не будет дерьма, Хук.