Александр Прозоров - Соломея и Кудеяр

Боярский сын чуть склонил голову, словно пытаясь прижаться щекой к ладони…

И это было все, что они могли себе позволить.

– Ты возмужал, – опустила руку Соломея.

– Ты стала еще прекраснее, государыня.

– Что же не слышно было о тебе столько лет, Кудеяр?

– Служба, государыня.

Великая княгиня боролась с искушением еще раз прикоснуться к зеленоглазому лицу и почти проиграла сама себе – как дверь вдруг резко распахнулась, и в мастерскую ворвался разгоряченный Великий князь в сопровождении двух молодых бояр.

– Ты опять здесь, родственник?! – зло выдохнул он.

– Воевода порубежный ополчение распустил, государь. – Кудеяр поклонился слегка, одной лишь головой. – До весны степь упокоилась.

– С супругой наедине меня оставьте! – вскинул руку Великий князь. – Все!

Бояре и княжеская свита торопливо поструились за дверь, закрыли за собой толстые тесовые створки.

– Опять Кудеяр?! – зашевелились у правителя крылья носа.

– Ты, Вася, ровно в опочивальне меня с ним застал! – повысила голос Соломея. – Здесь дворцовая мастерская, государь. Кудеяр мой родич! И я желала с ним повидаться. При всех! Полтора десятка глаз с нами было. В чем ты меня подозреваешь? Пять лет я с родственником не встречалась! Нешто за работой нудной, да при бабках и няньках с ним и словом не перемолвиться?

– Половина ополчения сказывает, Соломония, что Кудеяр твой смерти из-за любви безответной ищет! А половина Москвы помнит, как он на смотринах округ тебя терся и даже мне дорогу нагло заступал!

– Васенька, – с неожиданной ласковостью улыбнулась Великая княгиня. – Из-за безответной любви, – и она по слогам произнесла: – Без-от-вет-ной… И он себе смерти ищет, себе, а не еще кому, себе! О бесчестии мне али тебе не помышляет. Под твоим стягом кровь проливает, за твою державу. За такое награждать надобно, а ты гневаешься.

– Эк ты его защищаешь!

– Он мой родственник, – немедленно напомнила Соломея.

– Токмо отец твой о таковом и не ведает!

– Василий, – взяла мужа за ладонь Великая княгиня. – Я полюбила тебя с того самого мига, как увидела в первый раз. Всем сердцем, навсегда. Я выбрала тебя, отринув весь прочий мир. Тебя, и только тебя. И что бы там Кудеяр ни помыслил, никогда в жизни не коснуться его рукам моего тела, не ощутить моих губ, не согреться моим дыханием. Я твоя… И коли веришь ты, что сей витязь горит от страсти, то пожалеть его должен, а не карать. Ты победитель в споре сем, любовь моя. Ты, а не он. Кудеяр же просто слуга твой честный. Обиду перетерпел, в Крым али Литву, как иные недовольные, не убежал. Так похвали его и награди! Жалости твоей он достоин, а не кары.

– Ты опять об этом родиче?

– Но ведь в моей власти награждать только тебя. – Соломея коснулась губами губ мужа. – Тебя одного. Любимого. Ты любишь меня, Василий?

– Да.

– Ты любишь меня? – осталась недовольна столь кратким ответом государыня.

Великий князь обнял ее и поцеловал. Может, и не очень страстно – но как жену, родную и любимую.

– Наконец-то, – прижалась к его бороде щекой Соломея.

– А твоего Кудеяра я все-таки… награжу, – не удержавшись, добавил государь.

– Вася? – чуть отстранилась супруга.

– Награжу, истинно награжу, не опасайся, – пообещал Великий князь.

– Спасибо, любый мой. – Государыня снова поцеловала мужа.

Тот разжал объятия, направился к дверям. Остановился на полпути, развернулся:

– Соломония! Я ведь приходил упредить тебя, что в Новгород отъезжаю. Смута там опять, псковичи наместника моего признавать не желают, угрожают Литве крест поцеловать.

– Но ведь мы полагали на богомолье в Суздальский монастырь отправиться!

– Прости, милая, бунтари завсегда время плохое выбирают. Придется отложить… – И Великий князь вышел за дверь.

Соломея с минуту стояла, глядя мужу вслед. На ее щеку выкатилась слеза, и женщина вдруг в бессильном гневе кинулась к раме с растянутым покровом и обрушилась на него с кулаками, опрокинула на пол, смахнула со стола коробку с нитками.

– Государыня! – В мастерскую ворвались женщины, кинулись к Великой княгине, к раме с работой. – Государыня, помилуй!

– Не нужно ничего этого! Ни к чему! Пустое! – в отчаянии ударила кулаками по столу Соломея.

– Что, что случилось, Соломония Юрьевна? – вскинув ладони, подступили к ней несколько самых старших женщин.

– Государь в Новгород отъезжает! – выдохнула Соломея. – Не будет никакого паломничества… Никакого Суздаля, никаких служений и молебнов, никакого Покрова. И вышивка эта проклятая не нужна, пустые старания!

– Так ты из-за отъезда княжеского так убиваешься, государыня? – удивилась Агриппина Ногтева.

– А вы что подумали? – обвела свиту взглядом Соломея. – Дуры! Родич мне Кудеяр, и ничего более! Одну меня оставьте… И девку мою пришлите, пусть приберет.

– Да, государыня… Слушаем, государыня…

Мастерская опустела, затихла. Великая княгиня – в своем богатом, украшенном самоцветами и золотым шитьем бархатном сарафане – села прямо на пол, обняла колени, поставила подбородок на них. Ею овладела тоска, ощущение полной пустоты и безнадежности. Тут сложилось все: и бессмысленность трудов старательных в последние два с лишним месяца, и беспричинная ревность мужа – каковую, по счастью, удалось быстро погасить, и глупая выходка Агриппины – не верила Соломея, ох не верила, что просто смеха ради она без упреждения Кудеяра так ловко и быстро привела!

И Кудеяр, ох Кудеяр – рядом с которым пела душа и становился сладким каждый вздох, от прикосновения к которому по коже бежали острые иголочки, а сердце начинало биться не в такт, а трепетно-испуганно… Что же такое с ней рядом с Кудеяром происходит? Ведь мужа она любит, мужа, а не его! В чем пред алтарем поклялась и крест на то поцеловала!

Мужу же безразлично все. Вот уже который год тишина стоит в Теремном дворце, для детишек расписанном, – а Василий и пальцем не шевельнет, дабы изменить хоть что-то. Раз токмо на паломничество смогла его уговорить, да два молебна о чадородии отстоял. И все! Делами пустыми отговаривается, что ни год, на месяцы от постели супружеской отъезжает. То Казань воевать ему надобно, то к Смоленску поход. Теперича вон в Новгород умчался. И это вместо богомолия столь важного!

Нечто воевод-князей у него недостает, дабы за себя в походы ратные или к послам заморским отослать?!

Отговорки все, пустые отговорки… Видать, не так уж сильно Василий сына желает получить, коли хлопоты мелкие для него важнее дел семейных становятся!

Негромко стукнула дверь. Заряна, ныне тоже одетая не в полотно, а в сукно и атлас, с серебряными сережками и жемчужными бусами, остановилась перед госпожой. Потом села рядом, тоже обняла колени.