Алексей Смирнов - Склирена

Серп луны, сквозь туманную дымку облаков, тускло освещал атриум, фонтан посреди его и мелкие белые струи, с однообразным плеском бежавшие из его золотой раковины. Тени туч, то темнее, то светлее, пробегали по еще мокрым от недавнего дождя плитам двора.

Склирена остановилась у колонны и стала ждать.

«Кажется, остался в живых, — думалось ей, — но может быть ранен, опасно ранен…»

Она должна увидеть его, должна узнать… И она напряженно вглядывалась в темное пространство за воротами. При изменчивом, неверном освещении таинственный фиал Сигмы казался зачарованным. Неподвижно стояли у входа двое дремлющих часовых. Время шло.

«Дрался, как лев…» — вспомнились ей слова Романа Бойлы, и гордость сверкнула в ее глазах. Конечно, она всегда знала, что Глеб также храбр, как красив.

Вдруг она вздрогнула: среди плеска воды к ней издали донесся конский топот. Она прислушалась… сомнения нет: это этерии возвращаются с ночной поездки. Один из них, опередив товарищей, подскакал к воротам. Стражи встрепенулись, послышался их оклик. Несколько человек выбежало из телохранительской встретить приехавших и принять коней. Вот еще подъехало несколько человек. За воротами послышались голоса, движение, ржание уводимых лошадей.

Один из воинов быстро прошел через атриум к дверям телохранительской. Склирена подняла голову, вглядываясь… нет, это не он…

Вдруг тихий стон раненого раздался у ворот среди общего говора. Болезненно отозвался он в ее сердце; она не отрывала глаз от черневших у ворот теней.

— Осторожнее… иди в ногу… — слышалось оттуда.

Медленно колыхаясь, показались носилки. С боков шли люди с факелами.

Похолодев от ужаса, издали глядела Склирена на неловко покачивавшуюся, странно освещенную голову раненого. У нее отлегло от сердца — это не был Глеб.

А в воротах показались еще носилки, и еще, и еще… и вся замирая, смотрела она на печальное шествие и с новым вздохом облегчения обращала взор опять к воротам.

Вот еще двоих товарищи провели под руки, прошло еще несколько человек, но напрасно всматривалась в них Склирена: Глеба не было в их числе.

Боль и отчаяние сдавили ей грудь. Убит!.. Неужели убит?!. Надо идти туда, на берег Мраморного моря, найти его… быть может жизнь еще теплится!..

И вдруг сердце ее радостно дрогнуло: среди голосов у входа она ясно расслышала звуки его голоса. Забыв всякую осторожность, она быстро сбежала во двор и остановилась у фонтана. Водяная пыль обдавала ее холодом и сыростью, но Склирена ее не замечала: облокотясь на серебро бассейна, она не отрывала глаз от входившего.

«Как он бледен, как странно идет он…» — Снова отчаяние охватило ее; она хотела броситься ему на встречу и, не помня себя, отчетливо и ясно выговорила: «Глеб!»

Услыхав, свое имя, спафарий остановился и оглянулся. Он заметил тень у фонтана и сделал к ней движение, но она быстро приложила палец к устам. Глеб замер на месте. Тень указала ему на полумрак опоясывавшей двор колоннады и сама неслышно скользнула к Сигме, поднялась на ступени и скрылась среди колонн.

Стражи ничего не слыхали; Глеб приближался, огибая фиал в тени колоннады.

Как безумная бросилась она ему на встречу.

— Ты не ранен? Ты не ранен? — спрашивала она, и слезы катились из глаз ее.

С изумлением глядел он на нее.

— Августейшая… это ты?! Здесь… одна, в ночной час… что случилось?!

Он стоял перед нею стройный и красивый: золотистые кудри выбивались из-под сурово надвинутого на лоб шлема; тусклый свет месяца играл на его блестящей поверхности, и голубые очи юноши кротко и изумленно глядели на молодую женщину.

— Ты не ранен? — настойчиво повторяла она.

— Нет, — молодецки тряхнув плечом, ответила, он, — эту царапину на ноге даже нельзя назвать раной. Она заживет через три дня.

Склирена с неподдельным ужасом поглядела на его окровавленную ногу.

— Надо же перевязать рану!

— Я говорю тебе: пустяки… — презрительно сказал он. — После перевяжут. Я дешево отделался.

И он рассказал ей, как солдаты окружили дом Докиана, как мятежники выбежали с вооруженными слугами и какая свалка закипела в темноте. Он говорил просто и без прикрас; он не был красноречив, но по его правдивому рассказу так ясно представлялся весь ужас этой ночной битвы.

Положив ему руку на плечо, она с гордостью слушала его.

— Да, мне говорил Бойла, что ты бился хорошо, — сказала она, когда он замолк, и прибавила радостным шепотом: — Но какое счастье, что все кончилось благополучно!

— Почему же ты до сих пор не ложилась? Кого ждала ты? — спросил Глеб. — Ведь уж скоро утро.

Она глядела своими горящими глазами прямо в его очи.

— Да разве я могла спать, когда тебе угрожала смерть? Я чуть не умерла сегодня, когда эта злая старуха, Зоя, велела и тебя послать… но я не показала ей своего волнения… А ты еще спрашиваешь?! Я тебя ждала, я для тебя пришла.

Очи ее блестели, горячее дыхание жгло его лицо; вся она дрожала и трепетала, как струна под ударом руки.

Фонтаны шумели. Высокие, темные колонны Сигмы, как безмолвные сторожа, стояли вокруг. Внизу, как очарованный, спал таинственный фиал, и неясно рисовались при свете месяца колоннады Дафнийского дворца.

— Промолви же хоть слово!.. — прилегая головой ему на грудь, шептала она.

— Я не могу опомниться, — тихо сказал он, — ты — августейшая… ты любишь меня… Нет, нет; это шутка.

— Шутка!.. — повторила она, и страстным упреком дрогнул ее голос. Опустив руки и неподвижно стоя перед ним, она долго вглядывалась в его лицо, потом круто повернулась, неровными шагами прошла в глубь Сигмы и опустилась на ступени, закрыв лицо руками.

Он подошел к ней и стоял безмолвный и смущенный.

— Ты бы не сказал, что это шутка… если бы знал, как я измучилась… — упавшим голосом молвила она.

Ее душил ворот одежды; она рвала его рукой, судорожно сжав губы, и рубиновые застежки откидывались с легким звоном, обнажая ее шею. Лицо ее исказилось страданием.

Он с участием склонился к ней.

— Перестань… — проговорил он, — зачем ты себя мучишь? Если бы ты знала, как мне тяжело, как мне жаль тебя…

Она слушала, с недоумением все шире и шире раскрывая глаза. Вдруг в них молнией сверкнула дикая, сумасбродная мысль. Голова нагнулась вперед как у тигрицы, готовой броситься на жертву.

— Ты любишь другую!.. — в исступлении прошептала она. — Да, да… и я найду ее…

Ревностью, беспредельною, безумною ревностью горели глаза ее, и Глеб, героем вышедший из опасного ночного сражения, с невольною робостью посмотрел на свою собеседницу.

— Зачем ты так говоришь? — тихо молвил он. — Я никого не люблю. Погляди на меня — я забрызган грязью, я весь в пыли, в крови… до любви ли мне? Нет, я никогда еще не испытывал любви и не знаю этого несчастия.