Михаил Щукин - Осиновый крест урядника Жигина

Радостный Комлев, продолжая скалиться, весело затянул руки Савочкина крепким узлом веревки, которую прихватил по дороге из чьих-то пустых саней, стоявших у конторы. Взглядом Жигин наткнулся на железный сейф, приказал:

— Ключи у него забери.

Комлев сноровисто обыскал карманы Савочкина и положил на стол клетчатый носовой платок, связку ключей и кожаный кошелек.

— Теперь вытаскивай его и сади в угол. Стулья убери подальше.

Савочкин, не издав ни звука, оказался в углу и сидел теперь, нелепо и широко раздвинув ноги, смотрел поочередно то на Жигина, то на Комлева, и глаза его становились все больше.

В это самое время стукнула дверь на первом этаже, заскрипела лестница — кто-то поднимался наверх. Комлев неслышно скользнул через кабинет и осторожно выглянул, прижал палец к губам, давая знак — тихо, и отставил ружье в сторону, прислонив его к стене. Шаги приближались, и когда они поравнялись с дверями в кабинет, Комлев вымахнул в коридор и через мгновение забросил Тимофея, успевшего только ойкнуть.

Определенно не везло Тимофею в последнее время, одна беда догоняла другую, и он уже готов был поверить, что на него навели порчу. А как иначе объяснить, что кидает его из огня да в полымя едва ли не каждый день? Послушно дал себя связать и сел в угол, напротив начальника. Лицо у него было таким отрешенным, словно его уже положили в гроб.

Жигин опустил ружье, вышел в коридор, поманив за собой Комлева. Отвел подальше от двери кабинета, прошептал:

— Дверь за мной запри, свет не зажигай. И приглядывай за ними, если говорить начнут — слушай. Сам молчи, пусть в неведении остаются — откуда мы взялись… Я сейчас еще в одно место наведаюсь, вернусь, стукну три раза, тогда откроешь, только на мой голос откроешь.

Низкие избенки прииска, занесенные снегом, казались в наступающих потемках еще ниже и незаметней. Кривые переулки были безлюдны, словно все поселение вымерло, и даже собаки не тявкали. И лишь редкие окна, в которых мигал желтый свет, свидетельствовали, что жизнь здесь есть, только ушла в тепло, под защиту бревенчатых стен.

Светились окна и в добротном домике Катерины. Перед калиткой Жигин остановился и огляделся, проверяя — нет ли какой опасности? Постоял, прислушался к глухой тишине, снял ружье, положил ствол на руку, согнутую в локте, и пошел мелким, скользящим шагом, чтобы не скрипел снег, к крыльцу. На крыльце снова остановился, перегнулся через перила и заглянул в окно.

Сквозь узкую щель между цветастой занавеской и косяком увидел, что хозяйка одна сидит за столом перед лампой, на коленях у нее какие-то тряпки, и она быстро, ловко их сшивает. Рука с железным наперстком на указательном пальце поднималась и опускалась — равномерно, без остановки. «Нарожала бы ребятишек косой десяток и шила бы им одежку, а она вон каким делом занялась — по ночам уголовный элемент принимает… И дурой не назовешь, даже разумной показалась. Ну, встречай, Катерина, гостя. Не звала, я сам пришел, без приглашения», — Жигин негромко, чтобы не испугать, постучал в окно и успел еще увидеть в узкую щель, что Катерина отложила шитье и нехотя, словно через силу, поднялась с табуретки. Скоро она вышла в сени, спросила:

— Кто там?

— Постоялец твой, Катерина, пустишь? Урядник Жигин. Открывай!

Звякнула железная защелка, и Катерина, голосом, совершенно не испуганным и даже не удивленным, пригласила:

— Проходи, Илья Григорьевич.

Войдя в дом, Жигин первым делом снял лампу со стола, заглянул в горницу, на полати, и даже, выйдя в сени, в кладовку, где скрывался в памятную ночь. Катерина, сложив руки на высокой груди, стояла у печки и молча наблюдала за ним. Когда он вернулся из кладовки и поставил лампу на прежнее место, она, все так же молча, открыла заслонку в печке, взяла ухват и достала чугунок. Не суетясь, а размеренно и ловко, как сшивала тряпки, принялась собирать на стол. Собрала и повела полной рукой:

— Пожалуйте, отведайте, что Бог послал. Знала бы, что придете, больше бы приготовила.

— Не ждала, значит, а я ведь обещал, что вернусь, и еще, помнится, обещал, что разговор у меня к тебе будет. Обрадовалась, наверно, что Расторгуев урядника Жигина в плен взял? Признайся честно, Катерина, на душе легче станет.

— Признаюсь или не признаюсь, а на душе легче все равно не станет. Ты кушай, Илья Григорьевич, осунулся за эти дни, глаза, и те ввалились, как у хворого. Кушай, а я пока подумаю, чего тебе рассказывать буду.

— Ну, думай, — согласился Жигин и взял ложку. Он, действительно, крепко проголодался, и каша с крупными кусками мяса, напревшая в печи, так дразнила его, что он сглатывал слюну. А на вкус она оказалась и вовсе отличной. Катерина, увидев, что он опростал чашку, предложила еще подложить, но Жигин отказался — не для того же он сюда явился, чтобы кашу с мясом жевать!

Отодвинул пустую чашку и ложку положил в нее — наелся. Поднял взгляд на Катерину, спросил:

— Гостей ждешь?

— Да кто же их знает, Илья Григорьевич, они мне не докладывают, когда явятся. Могут прийти, а могут и не прийти.

— Слушай, Катерина, давай начистоту. Будешь говорить? Если не будешь, я тебя сейчас арестую и в подвал посажу. Полное право имею.

Катерина встрепенулась, глаза у нее блеснули, и она быстро направилась в горницу.

— Куда? — остановил ее Жигин.

— Собираться, раз под арест посадишь. Какой-никакой узелок хочу с собой взять.

— А говорить не желаешь?

— Я лучше в подвале посижу, там мне спокойней будет.

Так ничего Жигин и не добился от упорной хозяйки уютного домика. Оставлять ее здесь было теперь опасно — доложит, что урядник в гости наведывался. Лучше с собой забрать. Если Расторгуев сюда явится, пусть голову поломает, куда она делась. Решив так, он терпеливо дождался, когда Катерина соберет свой узелок, велел еще, чтобы она прихватила чугунок с оставшейся кашей и подала ему замок от домика. Сам потушил лампу и, выйдя на крыльцо, собственноручно запер замок, а ключ положил себе в карман.

По дороге спросил у Катерины:

— Кто из стражников здесь ближе живет?

— А вот, — показала Катерина на избу, в которой едва различимо светилось лишь одно окно, — тут и проживает.

Жигин долго стучался в дверь, ему долго не открывали, наконец вышел заспанный мужик в накинутом на плечи полушубке, сердито поинтересовался — кого нелегкая принесла?

— Служба твоя явилась! Не узнаешь? Урядник Жигин. Подымай всех — и мигом в контору. Тревога.

Повернулся и пошел, даже не оглянувшись. Катерина молча шла рядом, и до конторы прииска они добрались не разговаривая.

Комлев со свечкой в руке открыл дверь на условный стук, увидел, кого привел урядник, и дурашливо изогнулся, изображая поклон:

— Привет-салфет вашей милости!