Юрий Когинов - Отшельник Красного Рога. А.К. Толстой

Ответ от Дубельта Перовскому был такой: «Вследствие записки Вашего превосходительства... я счёл обязанностью доложить г-ну генерал-адъютанту графу Орлову... Его сиятельство... изволили отозваться, что, при всём искреннем желании сделать в настоящем случае угодное Вашему высокопревосходительству, полагает рановременным входить со всеподданнейшим докладом...»

Граф Толстой, Дубельт знал, был племянником генерала Перовского, чью просьбу он не нашёл возможным удовлетворить, однако же племянник этот — ближайший друг наследника престола. По какому же такому случаю ко мне?

Леонтий Васильевич даже ножкою шаркнул:

— Какими судьбами, ваше сиятельство? Уж не по поручению ли вновь его императорского высочества?

Толстой свободно расположился в кресле — одна нога небрежно перекинута через другую, речь слегка замедленная:

— О да, ваше превосходительство, наследник, как вы знаете, весьма внимателен к каждому моему слову, но случается, что некоторые высокопоставленные и весьма уважаемые люди иногда могут истолковать мои, графа Толстого, слова — как бы вам это точнее сказать? — в качестве прямой просьбы или ходатайства великого князя, зная наши с ним отношения. Так, недавно граф Алексей Фёдорович, которому я поведал о своём разговоре с его императорским высочеством по поводу судьбы некоего Тургенева, вероятно, не совсем правильно меня понял и, как он сам теперь сообщил, якобы даже написал письмо цесаревичу.

Лицо Дубельта приняло сразу как бы два выражения — и лисье, перешедшее к нему, должно быть, от Бенкендорфа, и волчье, собственное.

— М-да, письмо графа Алексея Фёдоровича наследнику как раз у меня, приготовленное к отправке, — произнёс Дубельт, а про себя мучительно стал размышлять: так что же делать, как понять слова графа Толстого — как просьбу или указание? Или, не дай Бог, как уличение в нашей собственной ошибке?

Мучительность этой трудной мысли даже капельками пота проступила на генеральском челе.

— С вашего позволения я тотчас снесусь с Алексеем Фёдоровичем. Да, конечно же мы непременно изменим смысл бумаги. — И вдруг, как бы споткнувшись: — Однако, как мне сейчас показалось, вернее будет такое письме вовсе не посылать? Не так ли?

Толстой уже встал — тонкая трость играючи, небрежно вращалась в его изящных, унизанных дорогими перстнями пальцах.

— Я полагаю, генерал, вы меня правильно поняли.

У самого Цепного моста он не удержался и, оглянувшись на двери, из которых только что вышел, усмехнулся: «Где вы, братцы Жемчужниковы? Увидали бы меня сейчас — лопнули бы от зависти: так облапошить жандармских генералов!»

Тургенев снял дачу на лето у Финского залива, всего в двух вёрстах от Петергофа.

Над верхушками соснового леса из окон виднелось море, и так приятно было писать, глядя на его бескрайнюю, в вечном движении гладь, успокаивающую душу и навевающую хорошие мысли.

Устраивало Ивана Сергеевича и то, что невдалеке снимали жильё Некрасов и Панаев, часто могли наезжать знакомые из столицы.

Время для дачного сезона, скажем, было выбрано не самое расчудесное — в феврале этого, восемьсот пятьдесят четвёртого года Россия вступила в войну с Англией и Францией, и вражеский флот, войдя в Чёрное море, начал осаду Севастополя [42] ...в феврале этого, восемьсот пятьдесят четвёртого года Россия вступила в войну с Англией и Францией, и вражеский флот, войдя в Чёрное море, начал осаду Севастополя — Речь идёт о Крымской войне 1853 — 1856 гг. (Восточная война), начавшейся как русско-турецкая за господство на Ближнем Востоке. С февраля 1854 г. Турция выступала в ней в союзе с Великобританией, Францией и Сардинским королевством (с 1855). В 1854 г. союзники высадились в Крыму, а также начали блокаду Балтийского моря. Началась Севастопольская оборона, продлившаяся 349 дней. В этой войне Россия потерпела поражение из-за военной и экономической отсталости. Завершилась Парижским миром 1856 г. .

Конечно, война громыхала далеко. Но летом английская эскадра объявилась на Балтике. Петербуржцы, узнав о нависшей угрозе, двинулись в экипажах по дороге на Петергоф и Ораниенбаум, чтобы своими глазами увидеть неприятельские корабли.

Однажды, в середине июля, дачники и местные жители вздрогнули от громких залпов мощных крепостных пушек в Кронштадте и увидели, как врассыпную стали расходиться вражеские военные суда. Грозный предупредительный огонь вели орудия и в последующие сутки.

Как раз в один из таких тревожных дней к Ивану Сергеевичу приехал Толстой.

Тургенев оказался несказанно рад визиту — после возвращения из Спасского в Петербург они успели подружиться и не раз втроём — он, Толстой и Софья Андреевна — проводили вместе чуть ли не целые дни.

Иначе как о человеке сердечном, который достоин только большого уважения и благодарности, Тургенев не мог говорить с друзьями об Алексее Константиновиче. Ещё будучи в Спасском, он написал Софье Андреевне о том, как благородно проявил себя её избранник во время его, Тургенева, злополучного ареста и ссылки: «Он едва знал меня, когда случился мой неприятный случай, и, несмотря на это, никто мне не выказал столько сочувствия, как он, и сегодня ещё он, может быть, единственный человек в Петербурге, который меня не забыл, единственный, по крайней мере, который это доказывает. Какой-то жалкий субъект вздумал говорить, что благодарность — тяжёлая ноша; для меня же — я счастлив, что благодарен Толстому, — всю жизнь сохраню к нему это чувство».

Пожалуй, Тургенев, возвратившись в столицу, по-настоящему и ввёл своего нового друга в литературную среду — в частности, познакомил с Некрасовым, Панаевым, Дружининым, Григоровичем, Писемским и другими литераторами, составлявшими круг сотрудников «Современника» [43] ...круг сотрудников «Современника». — Речь идёт уже о так называемом некрасовском «Современнике» — ежемесячном журнале, выходившем в Петербурге в 1847—1866 гг. Издателями его были Н. А. Некрасов и И. И. Панаев. В 1848—1855 гг. (годы политической реакции) журнал преследовался цензурой. Но и в этот период продолжал отстаивать принципы «гоголевского направления». В 1854 г. его читатели впервые встретились здесь с сочинениями Козьмы Пруткова (сатирическими стихами, афоризмами и пр.), явившегося коллективным псевдонимом А. К. Толстого и братьев Жемчужниковых. После Крымской войны и крестьянской реформы в журнале развернулась деятельность Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова. К исходу 1858 г. журнал был прежде всего политический, хотя беллетристика и литературная критика по-прежнему занимали в нем немало места. Но А. К. Толстой уже в 1857 г. отошёл от участия в «Современнике». .

Некрасов тут же предложил новому автору напечататься у них, и читатели «Современника» впервые встретили под стихотворениями имя Алексея Толстого.