Светлана Лыжина - Любимый ученик Мехмед

— И никто не сплетничал о Тебе и о нём? — спросил Мехмед, на что услышал:

— Нет. Мы держали всё в тайне и сближались не слишком часто, ведь к тому времени я уже выбрал себе профессию — решил стать преподавателем, несмотря на то, что мой отец, оставшийся в Турции, прочил меня в юристы. Мой учитель, узнав о моём выборе, обрадовался, но постоянно напоминал, что я должен быть очень осторожным, ведь если обо мне пойдут недобрые слухи, то я не смогу найти себе в Константинополисе ни одного ученика, а учитель без учеников — не учитель.

Мехмед задумался:

— Странно. Ты сам говорил, что о Твоём учителе ходили слухи. Почему же ему это не мешало?

Наставник пояснил:

— Потому что этот человек потратил многие годы, чтобы снискать уважение коллег, доказав своё мастерство в преподавании. Большинство его знакомых, не посвящённых в тайну, верило, что слухи распускаются завистниками, а сам он вёл себя осторожно. Конечно, он сближался с некоторыми своими учениками до меня, но, очевидно, это случалось изредка и потому не стало достоянием молвы.

— А сколько было лет Твоему учителю? — спросил Мехмед.

— Он был старше меня почти на тридцать лет.

Юный султан внимательно посмотрел на своего Учителя и вдруг представил Его, пожилым человеком. Наверняка, Он остался бы красивым, но не таким, как сейчас.

Юный султан смотрел на кафтаны, прикрывающие обнажённое тело, и представлял то, что видел вчера при ярком свете светильников. Это тело казалось воплощением неувядающей красоты. И даже при свете дня впечатление не исчезло. Кожа плеч, выглядывавших из-под края кафтана, выглядела гладкой. Шея манила свежестью.

А может, Мехмед просто не заметил возрастных изменений, потому что никогда раньше не видел Учителя раздетым? Как выглядел Этот Человек четыре года назад? Ученику было не с чем сравнивать, и всё же Мехмед подумал, что не смог бы полюбить пожилого Учителя так, как полюбил молодого. Вот почему у юного султана сам собой вырвался вопрос:

— Учитель, а как же юноши? Неужели, в Константинополисе не нашлось никого, близкого к Тебе не только по склонностям, но и по возрасту? Или Ты потерял интерес к сверстникам?

Ответ опять последовал не сразу:

— Сверстники? О! Из-за одного из них я чуть было не погубил свою жизнь. Конечно же, я нашёл в Константинополисе сверстников, подобных мне и, как можно догадаться, нашёл их в окружении моего учителя. Я сошёлся с одним, затем — с другим, потому что в то время мой учитель казался мне недосягаемым. Я не мог помыслить о нём как о любовнике. Поэтому сходился со сверстниками, с которыми не было любви, но было влечение. Не скрою, мой внешний вид нравился многим, и я привык к такому положению вещей, поэтому однажды не сумел распознать, что со мной сошлись вовсе не из-за меня самого, и что мой новый друг преследовал совсем другую цель. Он видел, что я постепенно становлюсь у учителя любимым учеником. Мой друг сам хотел бы занять моё место, но не мог, поэтому решил занять место подле меня, а я в то время был очень наивен, поэтому не замечал фальши в его улыбках и ухаживаниях.

Мехмед вдруг вспомнил свою историю с Гюльбахар. Когда он решил жениться, Учитель смирился. Не потому ли Учитель повёл себя так, что в прошлом оказался участником похожей истории — любил человека, которого считал недосягаемым, а тело требовало удовольствий, и Учитель поддался.

Чтобы проверить возникшую догадку, Мехмед спросил:

— А Твой учитель не ревновал?

— Он любил меня, несмотря на то, что я делил ложе с другими, а вот мой новый друг всё больше ревновал. Он видел, что своим присутствием мешает лишь телесному сближению между мной и учителем, но не духовной близости — появлению общих интересов, общих взглядов, общего круга чтения. Я полагал, что душевная привязанность — не измена, но мой друг твердил другое, а однажды так разозлился, что попытался силой поцеловать меня на людной улице да ещё в присутствии моих знакомых. Это опозорило бы меня, и я не смог бы получить профессию преподавателя, о которой мечтал, ведь никто в наше время не доверит учеников тому, кто склонен к однополой любви.

— Но поцелуй не удался? — оживился Мехмед.

— Да. Мой друг рассчитывал, что я растеряюсь от неожиданности и не стану сопротивляться. Но я почувствовал гнев. Кажется, это был первый раз, когда я ударил человека кулаком. Сам от себя не ожидал этого и потому сразу побежал прочь. Почти не останавливаясь, я добрался до дома учителя, рассказал всё. Я был в отчаянии, потому что сомневался, что моё сопротивление поцелую остановит дурную молву, но учитель спас меня. Он благодаря своему жизненному опыту и своему авторитету в школе сумел повернуть дело так, чтобы я не оказался опозорен. Он объявил, что больше не желает видеть моего коварного друга ни в своём доме, ни в своём классе. Моему другу пришлось покинуть школу, поэтому я почувствовал себя виноватым перед ним, тайком пришёл извиниться, но он рассердился на меня, начал кричать, а затем в досаде рассказал мне, что вовсе не из-за меня совершил поступок, за который пострадал. И ещё добавил, что рад был бы навредить мне, но не может — окружающие уже составили мнение, и оно не изменится. Я был потрясён, потому что успел привязаться к этому юноше. Я думал, он ревновал меня к учителю, но оказалось наоборот — учителя ко мне. В тот день я перестал быть наивным, но вместе с тем надолго потерял доверие к сверстникам, всё время ждал неприятностей. Лишь в Афинах я излечился от подозрительности и обрёл пятерых друзей, которые были примерно одного со мной возраста.

Мехмед понимающе улыбаться:

— Ты мне рассказывал. И с каждым из них Ты был близок?

— Да. Но это совсем другой опыт. Нас было шестеро, но устойчивых пар не образовывалось. Мы не говорили друг другу: «Ты принадлежишь только мне».

— А больше у Тебя в Афинах никого не было?

Учитель хотел ответить, но вдруг вспомнил о чём-то, резко приподнялся на постели. Оказывается, он смотрел в окна. Солнце поднималось всё выше, туманная заря бледнела, а горизонт всё больше прояснялся, да и облаков почти не осталось. Они ушли, открыв лазурное небо.

— А не слишком ли долго мы говорим? — спросил Учитель. — Ведь нам сегодня опять отправляться в путь.

На Мехмеда вдруг накатила волна радости. Он в очередной раз осознал, что всё не так, как прежде — теперь можно распоряжаться своей судьбой, а не покоряться обстоятельствам. «Как я счастлив!» — подумал юный султан, сел на постели вслед за Учителем и, положив Ему руку на плечо, произнёс с улыбкой:

— Нет, сегодня мы никуда не поедем.

— Разве? — Учитель удивлённо оглянулся на ученика. — Вчера я сам слышал, как ты говорил, что…

— А сегодня я передумал, — Мехмед почти засмеялся от удовольствия. — Мы останемся ещё на день. Теперь всё по-другому. Моё повеление никто не посмеет оспорить, как оспаривали прежде. Я сейчас решил, что поцелую Тебя, а затем пойду и скажу слугам, чтобы не торопились собираться… И ещё мне надо несколько минут посвятить делам — заверить моей подписью письмо, которое Заганос-паша составил и отправит в столицу. А затем я целый день посвящу Тебе. И вечер тоже будет Твой. И ночь.