Светлана Лыжина - Любимый ученик Мехмед

Неожиданная смерть стала причиной того, что Мехмед, в то время одиннадцатилетний, оказался единственным наследником престола, был перевезён в Манису, впервые за многие годы увидел отца и нагрубил ему, упрекнув в невнимании, но Алиме-хатун вряд ли слышала об этом, а если и слышала, то забыла.

Она в те годы печалилась о своей потере. К тому же, будущее не предвещало этой женщине ничего значительного, ей предстояло тихо доживать в гареме, ведь возраст уже не позволял соперничать с юными наложницами.

Так она и жила — тихо и скромно, но два года назад вдруг попалась на глаза своему мужу, и тот счёл её привлекательной. Алиме-хатун снова удостоилась супружеского ложа и даже забеременела. Удивительно! Спустя столько лет забвения! И так же удивительно казалось то, что эта женщина, несмотря на возраст, счастливо разродилась, а в довершение череды счастливых событий ребёнок оказался мальчиком. Его назвали Ахмед.

Когда Мехмед впервые услышал эту историю, то подумал: «Наверное, моя мать надеялась на что-то подобное. Надеялась, что мой отец однажды увидит её и снова оценит. Вот Алиме-хатун ждала-ждала и дождалась, а мать умерла, ничего не дождавшись».

Эти мысли стали лишним поводом не любить нового брата. Ни одного из своих братьев Мехмед не любил. Все они только мешали ему так или иначе, а этот маленький Ахмед одним своим существованием вызывал чувство досады.

— Что ж, подождём и увидим, сколько он проживёт, — согласился Мехмед.

— А не желает ли мой господин поторопить ход событий? — вкрадчиво спросил Шехабеддин. — Ты властен над всеми в своём государстве. В том числе над своим братом и его жизнью. Если ты повелишь, его жизнь окончится.

Евнух очень хорошо изучил своего господина, поэтому не боялся говорить так. Шехабеддин знал, что юный султан не разгневается и не закричит: «Как ты смеешь предлагать мне такое!?»

— Я не вижу достаточной причины отдавать повеление, — спокойно произнёс Мехмед, но разговор ему всё же не нравился. Теперь стало понятно, почему Шехабеддин попросил своего господина не приглашать никого к трапезе, однако оставалось непонятным, почему евнух решил говорить о маленьком Ахмеде сам, без Заганоса-паши. Знал ли Заганос о том, что задумал Шехабеддин? Юный султан был совсем не уверен в этом, и потому беседа ему не нравилась.

Мехмед положил в рот ещё одну плошку плова, но когда жевал, почти не чувствовал вкуса, потому что думал не о еде, а о том, как сохранять невозмутимость.

Меж тем евнух опять посмотрел на юного султана с восхищением:

— Ах, повелитель! У тебя такое доброе сердце! Ты позволяешь своему брату жить, несмотря на то, что этим вредишь себе.

— В чём же для меня вред? — спросил Мехмед.

— В том, что ты окажешься окружённым врагами, мой повелитель. Вот мы сейчас думаем о маленьком Ахмеде, но ведь и Халил думает, — тихо ответил Шехабеддин, оглянувшись на двери, как будто боялся чужих ушей.

— Откуда ты знаешь, о чём он думает?

— Я знаю Халила, мой повелитель, — уверенно прошептал евнух. — Он думает о том, как бы сделать так, чтобы ты потерял власть. Халил ещё несколько дней назад думал, что сможет править от твоего имени, а теперь видит, что ошибся. Он хочет отстранить тебя от власти и провозгласить маленького Ахмеда наследником, чтобы самому править от его имени. Халил договорится с Исхаком-пашой, скажет ему: «Сегодня тебе дали высокий пост, а завтра отберут. Я же сделаю так, что ты сохранишь всё полученное». Халил скажет это и, чтобы Исхак-паша не сомневался, пообещает ему в жёны Алиме-хатун. Он сделает то, что собирались сделать мы, и получит выгоду, которую могли бы получить мы. Поэтому я и говорю, мой повелитель, что надо избавиться от твоего брата, пока он не принёс бед, и предложить Исхаку-паше взять в жёны Алиме-хатун, чтобы он был нашим союзником, а не союзником Халила.

— А что думает по этому поводу Заганос-паша? — спросил Мехмед, положив ложку.

— Если я скажу ему всё то, что сказал тебе, он согласится, — ответил евнух.

По всему стало видно, что Шехабеддин нисколько не смущён тем обстоятельством, что ведёт разговоры без ведома своего «друга».

— Почему же ты не сказал ему ничего? — спросил Мехмед.

— Тайну должны знать только те, кто отдаёт повеление или участвует в исполнении замысла, — последовал ответ. — Иначе тайна не будет тайной.

Мехмед поднялся на ноги и тем самым заставил подняться своего собеседника.

— Значит, ты думаешь, что Заганос-паша, если б был здесь, принял бы твою сторону? — спросил султан, задумчиво прохаживаясь по комнате.

— Да, повелитель, — ответил евнух и даже позволил себе лукавую полуулыбку, похожую на те, которые Мехмед не раз видел в то время, когда был султаном в первый раз.

Шехабеддин как будто утверждал: «Даже если поначалу Заганос не согласится с моими доводами, я его уговорю. Если я не смогу убедить его так, как убеждал бы мужчина, я сделаю это так, как убеждала бы женщина».

Вот и к Мехмеду евнух решил применить женский способ, но убеждал не так, как жена убеждала бы мужа, а так, как мать убеждает сына.

— Я с тобой не согласен, — упрямо возразил юный султан. — Ты говоришь о том, что может случиться, а может и не случиться. Почему ты думаешь, что Халил с Исхаком непременно договорятся? Почему ты думаешь, что они смогут лишить меня власти? Это всё лишь вероятный ход событий. А вот если я последую твоему совету, то произойдёт нечто неизбежное. Обо мне обязательно станут говорить: «Он велел убить своего брата». Я не хочу, чтобы обо мне так говорили. И не хочу, чтобы добавляли: «Он убил брата, потому что испугался теней».

— Ах, мой повелитель, — евнух покачал головой. — Тени легко могут обрести плоть, а тебе только и останется спрашивать себя: «Когда же они успели?» Если ты замечаешь, что конь под тобой вот-вот готов выйти из повиновения, разве ты ждёшь, когда это случится? Нет. Ты заранее сжимаешь ему бока ногами и подбираешь повод покороче, чтобы конь видел, что ты не бездействуешь. Если конь это увидит, то может и отказаться от намерения сбросить тебя на землю. Так же и Халил. Когда он увидит, что мы не бездействуем, то перестанет думать о том, как бы лишить тебя власти.

— Нет, пусть мой брат живёт, — ответил Мехмед, продолжая ходить по комнате. — Опасность не так велика, как ты говоришь. А если она всё-таки появится, то я прикажу казнить Халила. Никто не осудит меня за это, а вот если я прерву жизнь своего брата, обо мне станут думать плохо мои подданные. Я не хочу.

Мехмед сам не понимал, отчего ему так важно мнение подданных, но это действительно казалось важным: «Убьёшь брата, и сколько бы благородных поступков ты после этого ни совершил, убийство не забудется».

Меж тем Шехабеддин посмотрел на юного султана уже не с восхищением, а с грустью, и даже вздохнул: