Елизавета Дворецкая - Две жены для Святослава

В его глазах Прияна стояла так высоко, что, казалось, ступив с нею на свадебный рушник, он и сам вырастет на две головы, станет могучим, как те древние осилки, что могли с одного берега на другой перекидывать целые горы, будто камешки. Ведь это правда – что она в родстве с конунгами свеев и те об этом помнят, ему рассказала ее старшая сестра Ведома. И для мужа этой девушки поехать к свеям и договориться с ним, опираясь на это родство, – вовсе не невозможное дело.

Дух захватывало от шири этих замыслов: будто всю жизнь пробирался на челне-долбленке по заросшему ручью и вдруг вышел в широкую реку, по которой лодьи под белыми парусами вольно несутся в заморские страны.

Городислав даже не решился произнести имя Прияны перед Корьятой и его родней, боясь выдать свое волнение. Каждый раз как он о ней думал, его пробирала дрожь восхищения. Как и тогда, когда он смотрел на нее въяве, в палате смолянского князя, которую ее лицо освещало, будто солнце.

А ведь это она, Прияна, раздвинула густую завесу ветвей и показала ему этот солнечный простор. «Если лето проживем благополучно…» – сказала она. Но Городиславу мало было «прожить благополучно». Больше всего на свете он сейчас хотел показать ей, что способен на гораздо большее, чем просто благополучно дожить до осени!

Рагнвальд невольно морщился: никуда не деться от запаха гари. Река и рощи на берегу тонули в дыму, будто в зловонном тумане – знамени войны, – ветер нес хлопья сажи. Даже сюда, к опушке березняка над водой, долетал жар, оттесняя свежесть весеннего вечера. Город на холме еще пылал, хотя все внутри уже должно было выгореть: похоже, наконец занялись и внешние стены, отделенные от внутренних прослойкой земли. Все, что там внутри, уже превращено в пепел и угли, источающие жар. Правда, большую часть добычи удалось спасти. Когда загорелись крыши – солнце уже высушило солому, и поджечь их удавалось довольно легко, – ворота открылись, и изнутри повалила кричащая орава женщин и скота. Там пытались отсидеться жители не только самого городка, но еще двух или трех селений. Теперь все они, люди и скот, толпились на берегу, зажатые между широкой рекой и цепью хирдманов с копьями наготове.

Мужчин среди сдавшихся не нашлось: лишь несколько подростков лет тринадцати-четырнадцати, из тех, что еще не носят этот широкий бронзовый браслет. Те, кто его носит, предпочитали погибнуть. Хьёрт Синий сказал, что это называется «браслет воина». Рагнвальд так и не понял, предпочли мужчины этого города сгореть или их вовсе там, внутри, не было. Искать их кости среди пожарища он уж точно не пойдет.

Но возможно, они остались у порогов, этих троллевых каменных гряд. Уже бывавший здесь Эйрик конунг с самого начала говорил: в реку Дуну следует входить сразу, как сойдет лед, пока вода стоит высоко. Потому что на много переходов вверх она перекрыта порогами и каменистыми мелями. А местные жители хорошо знают свою реку и нападают на чужаков, пытающихся подняться по течению, именно у порогов, где те все силы вынуждены бросать на проводку кораблей.

– Что, поспать под крышей нам сегодня не грозит? Приказывать готовиться к ночи?

Рагнвальд обернулся: это подошел Эйрик и глядел в сторону догорающего городища. На его бурой походной одежде осела сажа, и даже на рыжеватой редкой бородке что-то чернело. Зато он горделиво опирался на свой бродекс – ростовой топор, – который называл Ясеневым Троллем. Дважды он сам принимал участие в битвах у порогов и покрушил этим Троллем немало земгалов. Роста и силы ему было не занимать, а длинная рукоять топора легко доставала вражескую голову поверх кромки щита.

Рагнвальд огляделся. У подножия холма, где на вершине стоял город, имелись огороженные навесы, но сейчас там все полнилось гарью и дымом, не подпускавшим близко ни людей, ни животных.

– Пусть сейчас, пока светло, нарубят жердей и сделают загородки для скота, потом разложат костры на берегу, а потом ставят шатры, – распорядился Рагнвальд.

– Всю ночь дышать этой вонищей! – поморщился Эйрик.

– Это запах победы, мой друг! – Рагнвальд хлопнул его по плечу.

– Что возьмем из скотины?

– Да пусть быка и зарежут. – Рагнвальд выбрал взглядом большую бурую гору среди стада. – И людям, и пленным хватит. Он все равно мне не нравится.

Эйрик кивнул и отошел. Он был старше лет на семь, и его признал конунгом тинг в Сигтуне, в то время как Рагнвальд мог притязать на звание всего лишь «морского» конунга – только знатный род давал ему преимущество перед сотнями разбойников, называвших себя конунгами лишь потому, что у них имелась какая-нибудь полугнилая лохань с рваным парусом и гордым названием. Тем не менее Эйрик с самого начала, еще пока они только обсуждали этот поход, признал Рагнвальда главным. Хотя войска собрал не меньше. Рагнвальд подозревал, что Эйрику вовсе не так уж хочется быть вожаком и он вовсе не прочь, если кто-нибудь более уверенный и решительный станет давать ему дружеские указания. Так или иначе, поладили они отлично и перед выходом, принося жертвы в святилище Сигтуны, поклялись делить пополам все, что удастся раздобыть…

Вик Хейдабьюр, 1-й год с тех пор, как Харальд сын Горма провозгласил себя конунгом всей Дании.

Знатность рода еще не обещает удачи. Рагнвальд сын Сигтрюгга, потомок ютландских Инглингов, мог перечислить всех своих предков, восходящих прямо к Одину, но ими прошлой зимой исчерпывалось почти все его достояние.

Осенью, когда он сошел с корабля у причалов Слиас-фьорда, все встречные смотрели на него так, будто он явился с того света. А здесь ведь не долины Северного Пути, где любого незнакомца считают троллем – здесь Хейдабьюр, старейший в Ютландии вик, куда каждое лето являются сотни чужаков. Люди будто знали, что за весть он принес. Рагнвальд даже понадеялся, что так оно и есть. Пусть бы какой-нибудь корабль опередил его, пусть бы здесь уже все знали, и ему не придется рассказывать Харальду и Гуннхильд, почему их надежды и усилия оказались напрасны.

Во главе своей дружины Рагнвальд шел по вымощенным поперечными плахами улочкам Хейдабьюра – уже малолюдным, как обычно в зимнюю часть года. Было еще не холодно, но моросящий дождь дышал зимним унынием. После осенних пиров половина народу разъехалась, многие из почти вплотную стоящих домишек под треугольными тростниковыми крышами пусты и заперты, лишь чернеют на кольях плетня засохшие куски жертвенного мяса. Корабли уже вытащены на берег, упрятаны в сараи, лодки вдоль ручья перевернуты и накрыты просмоленными кожами.

За Рагнвальдом следовал знаменосец со стягом, трубач трубил в рог, подавая всем весть о приближении вождя, и народ разбегался, чтобы в тесноте не попасть под ноги. Хирдманы шли в полном снаряжении, и Рагнвальд слышал за собой дружный топот ног и в такт ему стук кольчужных подолов по опущенным щитам. Все это подбадривало его, и он высоко держал голову под шерстяным худом, надвинутым на глаза от мороси.