Денис Драгунский - Дело принципа

Я вспомнила, что папа то же самое говорил про маминого предка, незаконного внука Хатебурги фон Мерзебург и Генриха Птицелова. И поэтому промолчала.

– А обижала, оскорбляла я его потому, что хотела пробить этот панцирь, эту ледяную корку. Хотела до него достучаться. Хотела, чтобы он на меня как следует обиделся. Чтобы он бросился в кресло, закрыл бы лицо руками и подумал: «Боже, а вдруг она права? Что со мной происходит?» Но он же был настоящий аристократ! Его же невозможно обидеть. Тем более когда оскорбление исходит из женских уст. Совершенно непробиваемый человек. Ледяной, я же говорю. Хочешь, я расскажу тебе, как он проводит свой день? Плотно занятый день бездельника. Книги, гимнастика, кофе, сигары, прогулки, послеобеденный сон, визиты, приемы, опера. Правда?

– Допустим, – мрачно сказала я. – Он очень хороший, добрый и нелепый человек. В этом ты права. Он нелепый. Не злой и не холодный, не надменный, не горделивый, как еще сказать. Не плохой, в общем. Просто нелепый.

– Ну предположим, – устало сказала мама, облокотившись на стол и чуть вытянув голову ко мне, – но я тут при чем? В сотый раз тебя спрашиваю. А потом он соблазнил твою гувернантку – Эмилия ее звали. Она была моей подругой. Ну, в общем, не столько подругой, сколько знакомой. Мы с ней встречались в поэтическом салоне. Небогатая девушка. И я, столь удачно выйдя замуж и родив дочь, тебя то есть, взяла ее к себе. Наверное, ему доставляло большое удовольствие: не просто то, что это была новая и довольно красивая молодая женщина, но и то, – мама даже с некоторой ненавистью скрипнула зубами, – что она была моей подругой, а также твоей гувернанткой. Он вел себя с ней совершенно ужасно. Он отпускал камердинера и велел ей, к примеру, принести себе воды, когда он, полуголый, делает гимнастические упражнения, заставлял ее набивать себе папиросы, поправлять галстук и все такое прочее.

– Но ведь она же была твоей подругой? – спросила я. – Выходит, она была тоже подловатая барышня?

– Не знаю, – сказала мама. – Человек слаб. В общем, она забеременела, и он ее рассчитал. Вот так презрительно, по-барски. Ей-богу, я была готова надавать ему пощечин – и за себя, и за нее. Но, когда она уезжала, она вдруг – я-то думала, она у меня прощения попросит, – она вдруг этак горделиво заявила, что твой папочка выдал ей деньги на первое время и обещал содержать ее ребенка вплоть до совершеннолетия. А ежели он окажется мальчиком и при этом сподобится поступить в университет, то вплоть до окончания университета. И вот тут я поняла, дорогая моя Далли, что сил у меня больше нет. Ты поняла? Нет, ты скажи – ты поняла?

Я поняла только одно – что папа мне рассказывал ту историю с гувернанткой совершенно по-другому. Что эта самая гувернантка, Эмилия, нагло, напористо и открыто соблазняла его, чуть ли не зажимала в дверях, чуть ли не притискивала своей пышной грудью к стене, задирала при нем юбку, и именно поэтому, не желая терпеть это пошлое бесстыдство, он ее рассчитал, а мама обиделась за подружку, которая пять лет дармоедствовала в имении, и обхамила папу и фактически сама хлопнула дверью. Или он сказал маме «пошла вон!», ну да какая разница. Но, честное слово, мне уже было неинтересно, кто из них говорит правду, а кто врет. Скорее всего, врали оба. А что там было на самом деле, они, наверное, и сами не знают.

Меня только одна маленькая подробность зацепила.

– Значит, у меня есть десятилетний братик? – спросила я. – Или сестренка?

– Нет, – сказала мама. – Там были неудачные преждевременные роды.

«Понятно, – подумала я. – Значит точно, это все – вранье».

А потом мне вдруг подумалась и вовсе странная вещь – что мама мне все это рассказывает для того, чтобы объяснить, почему она сидит в своей квартире взаперти и даже погулять выходит только в сад позади дома. Сейчас проверим.

– Я ведь на самом деле к тебе вот зачем пришла, – начала я. – У меня тридцатого мая день рождения. Мы с папой устраиваем небольшой обед. Шестнадцать лет, серьезная дата! Брачное совершеннолетие.

– Поздравляю, – сказала мама.

– Заранее не поздравляют, – сказала я. – Так что имею честь пригласить тебя и князя Габриэля Принчипе, своего, так сказать, юридического брата, на этот самый обед. В парке над рекой открылся новый ресторан. Я там не была, но папа говорит, что очень мило. Будет шатер. Прямо над рекой, представляешь себе. Такая прелесть! – Я заглянула в сумочку, пошевелила в ней и совершенно натурально воскликнула: – Вот черт! Ну это ж надо! Ну просто, как нарочно, собралась приглашать тебя в гости, а приглашение забыла! Но завтра, или когда скажешь, привезу два – тебе и Габриэлю.

– Не трудись, деточка, – сказала мама.

Я всплеснула руками:

– Ты? Не придешь? На шестнадцатилетие? Своей единственной дочери? Ах да, – сказала я и встала, громко застегнув сумочку, – у тебя теперь есть сын. Красивый, умный и, наверное, очень любимый. Но, честное слово, ты зря отказываешься.

Мама молча закрыла этюдник, предварительно убедившись, что из фарфоровой чашки вылита вся вода. Она даже вытащила ее и несколько раз тряхнула донышком кверху, поставила на место, разложила кисточки, закрыла эту деревянную коробочку, застегнув с краев плоские латунные крючки.

– Там будет человек тридцать, – сказала я. – Удачное число. Не так много, чтобы разболелась голова, но и не так мало, чтобы сидеть нос к носу с ненавистным бывшим мужем. Можешь себе представить – я позвала свою гувернантку и даже, ты не поверишь, стряпуху из имения. Папа специально послал за ней карету. Ну, в смысле, послал кучера, чтобы ее привезли в карете. Очаровательная девица. Зовут Грета Мюллер. Красавица и золотые руки.

– Специально, чтобы испечь тебе любимую ватрушку? – фыркнула мама. – Какое отвратительное, бесстыжее, поистине степное барство!

– А вот и нет! А вот и нет! – засмеялась я. – Просто так. Просто так. Я ее очень люблю. Она будет среди гостей. В гости я ее позвала. Понимаешь? А ты говоришь «барство, барство». А давай, – сказала я, – позовем вот эту первую гувернантку – Эмилию. Я понимаю, что ты на нее гневаешься, но ты же не степная барыня, мстительная и злобная. Сколько лет прошло? Да еще неудачные роды. Бедняжка. Давай ее разыщем и позовем. А заодно и спросим, как было дело.

– Какое дело? – мама пожала плечами.

– Ну, папа мне рассказывал, что эта Эмилия сама его довольно нахально соблазняла. Ему кажется, что по твоему наущению. Потому что уж очень откровенно. И поэтому он её выгнал. Чтоб греха не было. И вот тут-то и началась ваша главная ссора и развод. В смысле разъезд. Вы ведь по закону муж и жена? Кстати, – сказала я, – если вы по закону муж и жена, то, возможно, я тоже имею какие-то права на вас обоих? Как ты думаешь, если я обращусь в городской суд или в полицию, я имею право требовать, чтобы мою законную мать, законную жену моего отца, подвергли принудительному приводу на день рождения дочери?