Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии

Франсес и Агнеса встревоженно переглянулись.

– Я в этом отнюдь не уверен, – с улыбкой сказал Ральф. – Хотя, следует признать, в отличие от нас, американцы не отменяли закона о неприкосновенности личности. С другой стороны, они не могут похвастаться таким великим государственным деятелем, как Уильям Питт, – шутливо добавил он.

Барникель улыбнулся, по достоинству оценив шутку. Действительно, во время Французской революции Уильям Питт-младший, опасаясь распространения крамольных идей, приостановил действие древнего закона о личных правах и неприкосновенности личности, без суда и следствия заключил в тюрьму множество издателей, литераторов и проповедников, а также приравнял к государственной измене частную переписку с французами, запретил любые собрания, на которых присутствовало бы более пятидесяти человек, и ввел закон, не позволявший работникам объединяться для борьбы за улучшение условий труда.

Портиас, побледнев от гнева, напряженно вцепился в столешницу – критических замечаний в адрес Питта, героя отечества, он не выносил.

Доктор Барникель поспешил разрядить обстановку:

– Вы правы, Ральф. Однако же, смею заметить, эти временные меры, вызванные небезосновательными опасениями, были совершенно необходимы.

– Разумеется, – улыбнулся Ральф. – Однако же запрет личных свобод, пусть и временный, оправдать трудно.

– Возможно, – признал доктор и удовлетворенно добавил: – Однако же все разрешилось ко всеобщему удовольствию. Мир восстановлен.

– Боюсь, Ральф мистера Питта недолюбливает, – холодно заметил Портиас, с трудом сдерживая гнев.

– Вовсе нет, – добродушно возразил Шокли. – Я с большим одобрением отношусь ко многим его начинаниям. К примеру, всем известно, что он ратует за отмену рабства и за равноправие католиков. А если рабство отменят, то я первым признаю, что Англия, вне всяких сомнений, превосходит Америку.

В самом деле, Питт подал в отставку, когда Георг III отказал католикам в праве голосовать и занимать государственные должности; вдобавок он всецело поддерживал своего близкого друга Уильяма Уилберфорса, борца за отмену рабства и гневного обличителя работорговли. Ральф, прекрасно зная, что именно эти взгляды великого Питта вызывают недовольство Портиаса, не упускал случая поддеть зятя.

Барникель с сожалением признал, что и сам бы не выдержал долгого общения с напыщенным каноником, однако, перехватив умоляющий взгляд Агнесы, попытался примирить собеседников.

В столовой воцарилось неловкое молчание. Доктор Барникель, приглашенный на обед с тем, чтобы лично засвидетельствовать помешательство Ральфа Шокли, покамест убедился лишь в косности взглядов самого каноника.

Когда подали ростбиф, Барникель завел разговор о дуэлях в Оксфорде и рассказал о своей недавней поездке в Брайтон, где принц Уэльский решил построить свою загородную резиденцию, впоследствии получившую название Королевский павильон.

– Принц слишком расточителен, – печально заметил Портиас.

– Да, вы правы, – подтвердил доктор. – Однако его дворец весьма необычен – в восточном стиле, будто для махараджи или турецкого паши.

– И гарем там тоже есть? – неожиданно спросила Франсес, не обращая внимания на укоризненный взгляд мужа.

– Да, наверное, – рассмеялся доктор.

Однако все попытки уклониться от опасных тем ни к чему не привели. Каноник сурово окинул взглядом присутствующих и негромко произнес:

– Смерть его величества Георга Третьего будет невосполнимой утратой для страны. Вместе с королем угаснет надежда…

Ральф Шокли возмущенно сверкнул глазами.

– Вот с этого все и начинается, – шепнула Агнеса доктору.

– Какая надежда? – вкрадчиво спросил Ральф.

– Надежда на сохранение нашей незыблемой державы, сэр, – отрезал каноник.

Агнеса обреченно вздохнула.

– Значит, вы противник перемен? – мрачно осведомился Ральф.

– Совершенно верно. Особенно мне не по нраву религиозная терпимость, которая подрывает устои Англиканской церкви.

– По-вашему, и реформы парламента проводить не стоит? Олд-Сарум отправляет в парламент двух депутатов, которые покорно исполняют повеления владельца этого гнилого местечка, а тем временем города на севере графства остаются без представительства.

– Депутаты обязаны быть верными слугами его величества, независимо от того, кто и как избирает их в парламент, – возразил каноник.

– Тем временем в Англии голодают бесправные бедняки, а в колониях процветает работорговля! Где же ваша хваленая справедливость? – возмутился Ральф.

Портиас, добившись желаемого, смолчал, только на побелевших скулах заходили желваки. Ральф, раскрасневшись от ярости, с отвращением пожал плечами, вопросительно взглянул на Барникеля и снова обратился к канонику:

– Я не желаю поддерживать деспотическую монархию! Я сторонник Чарльза Джеймса Фокса и готов к борьбе за права человека. Похоже, Англии революция не помешает.

За столом воцарилось зловещее молчание. Женщины опасливо переглянулись.

– И не стыдно тебе такое говорить! – упрекнула мужа Агнеса. – Бонапарт вот-вот на нас войной пойдет!

– А чего стыдиться?! По-моему, вполне очевидно, что Англия – страна, где господствует тирания, где право голоса имеют лишь высокопоставленные особы, где не существует религиозных свобод, где бедняки бесправны! Да, Французская революция породила жестокий террор, но изначально она основывалась на справедливых принципах свободы, равенства и братства. Я свято верю в эти принципы! – вскричал Ральф Шокли.

Портиас многозначительно посмотрел на Барникеля.

Агнеса снова обратила на доктора умоляющий взгляд.

Таддеус Барникель, собравшись с духом, предложил:

– Ральф, с вашего позволения, я попробую разрешить этот спор. Надеюсь, каноник, мои доводы вы сочтете резонными. – Доктор немного помолчал, собираясь с мыслями: с кем согласиться? кому и что возразить? – Французы свергли короля-деспота, – уверенно начал он. – Но в Англии права и свободы, пусть и несовершенные, принадлежат не тирану, а проистекают из древних традиций и ценностей, унаследованных от предков. Наше государственное устройство и наша неписаная конституция основаны на принципах саксонского общего права, на положениях Великой хартии вольностей, на законах, принятых парламентом. Монарх правит страной согласно Биллю о правах, принятому в результате Славной революции. Следует ли нам бездумно отказаться от духовного наследия ради утопической идеи, которая на практике недостижима? Я считаю, что не следует. Такого мнения придерживается большинство англичан. Наша монархия, наша Англиканская церковь – древние, благородные основания, на которых зиждется общество; они выражают сущность английской нации. Если их отвергнуть ради умозрительных совершенных свобод, то все будет утрачено: преемственность, естественное развитие, культурное наследие, духовные ценности. Именно подобное отторжение и порождает тиранию.