Кэтрин Уэбб - Незаконнорожденная

Она проснулась снова уже поздним утром, когда луч солнца проник сквозь закрытые ставни и упал ей на лицо. Это был 1809 год, начало февраля. Кровать Элис была пуста, и потому Пташка поспешила выбраться из-под одеяла, ежась от холода в спальне, натянула чулки и повседневное шерстяное платье, а затем спустилась по лестнице на первый этаж помогать Бриджит. Та уже стояла у плиты и на черной чугунной сковороде жарила на завтрак румяные блинчики.

– Привет, Бриджит, – сказала Пташка, зевая. – Где Элис?

– Встала и ушла, еще рано утром, – сухо отозвалась Бриджит, которая в это время суток бывала особенно неласковой, потому что в течение часа или двух после пробуждения у нее болела спина. – Я слышала, как она выходила. Даже не подумала покормить кур или хотя бы выпустить их во двор, – проворчала старая женщина.

– Я сама ими займусь, – откликнулась Пташка, набросила на плечи шаль, завязала волосы в узел на затылке и сунула ноги в деревянные башмаки. На земле и на ветках деревьев лежал иней, искрился на каждом усике дикого клематиса [66], обвивавшего забор. При дыхании изо рта вырывались небольшие белые облачка, таявшие на фоне изумрудно-синего неба. Элис любила такие утра – морозные, тихие и красивые. Она не чувствовала холода так сильно, как, казалось, следовало бы. Пташка принялась ее искать, но Элис куда-то запропастилась. Ее не было ни в амбарах, ни в хлеву, ни в конюшне, где стояла их лошадь. Пташка приставила ладонь к глазам и поглядела в сторону реки, высматривая, не мелькнет ли там знакомая фигурка со светлыми волосами в голубом платье или бледно-розовой пуховой шали, которую Элис в холодную погоду иногда накидывала на голову, со смехом замечая, что теперь она вылитая пастушка. Никого не было видно. Ежась от холода, Пташка покормила кур, выпустила их из курятника, быстро собрала яйца и поспешила в дом.

Элис не вернулась и к завтраку. Бриджит и Пташка поели без нее, и ни одна из них не решалась проявить беспокойство. Пташка не хотела быть первой, кто забьет тревогу, как будто тот, кто обратит внимание на отсутствие Элис, окажется виноватым в ее отлучке. Но когда настало время обедать, и Бриджит, которой было за пятьдесят, и Пташка, которой исполнилось всего тринадцать, перестали притворяться, что ничего не случилось. Постепенно они оставили рутинную работу и перешли к кухонному окну, из которого то и дело выглядывали, надеясь на лучшее. К тому времени солнце успело растопить иней, и окружающий мир снова стал зеленым, бурым и серым, то есть убогим и ничем не примечательным. Не в силах больше сдерживать беспокойство, Пташка глубоко вздохнула и повернулась лицом к своей наставнице.

– Бриджит, где она? – спросила девушка тихим голосом.

Сперва Бриджит не нашла что ответить, и они лишь обменялись тревожными взглядами. Потом она прокашлялась и сказала:

– Ступай в деревню и поспрашивай там.

– Утром было так скользко… И когда она ушла, еще даже не рассвело. Что, если она поскользнулась на льду и упала? Что, если с ней приключилась какая-нибудь беда?

– Тогда мы ее найдем и отругаем за безрассудство, – сухо сказала Бриджит. – Отправляйся в деревню.

Пташка побежала к мяснику, потом к булочнику и по дороге останавливалась везде, где только можно, чтобы возобновить поиски. Она прошлась вдоль реки и вдоль канала, и в ту и в другую сторону, каждый раз заходя все дальше, расспрашивая рыбаков, людей на баржах и даже бродяг. Потом она перешла через мост и постаралась узнать что-нибудь у мельника и у служителя, взимающего плату за проход через мост. Затем она постучалась в дверь дома, где жил священник, и осмотрела церковь. Наконец она набралась решимости и вошла в трактир, чего раньше никогда не делала одна, и принялась задавать вопросы хозяину, служанкам и проезжим, которые лакомились тушеным мясом с картошкой. К заходу солнца она уже не знала, куда еще можно пойти, кого еще спросить. «Она будет сидеть дома, на кухне, когда я вернусь. Ее задержало какое-нибудь незначительное происшествие, вот и все». Пташка вообразила себе Элис, сидящую у огня с чашкой горячего чая в руках и с вправленным вывихом лодыжки. Она представила эту картину так четко, что побежала к дому со всех ног, ворвалась, едва переводя дыхание, на кухню и не смогла понять, почему та погружена в темноту, огонь в очаге не горит, а Бриджит по-прежнему стоит у окна с побледневшим от страха лицом. Именно в этот момент земля покачнулась у нее под ногами, а весь мир вдруг показался невероятно хрупким. Ее затошнило. Она ощутила полную беспомощность, и ужас вонзился в ее сердце своими ледяными пальцами.

– Надо будет завтра, если она не объявится, послать весточку лорду Фоксу. Он уж догадается, что делать, – сказала Бриджит глухим голосом.

Спать в тот вечер они не легли и провели бессонную ночь, сидя в холодной кухне, пока снова не рассвело. Элис так и не появилась. Бриджит заплатила сыну их работника три фартинга за то, чтобы тот немедленно доставил письмо лично лорду Фоксу. Не прошло и получаса, как они вскочили со стульев, заслышав шум у ворот, полные вспыхнувшей надежды. Не успели они открыть дверь, как она сама распахнулась от сильного удара, и ворвавшийся человек встал у них на пути.

– Что такое… – начала было Бриджит, но тут же замолкла в изумлении.

– Мистер Аллейн? – выдохнула Пташка, все еще не в силах поверить, что это он.

– Где она? Где она? – проговорил Джонатан Аллейн, задыхаясь. Пошатываясь, он вошел в кухню и принялся ее оглядывать, как будто Элис могла прятаться под столом. На его руках были порезы и ранки, покрытые коркой грязи. – Элис! – выкрикнул он.

Тут им в нос ударил исходящий от него запах, который потряс их еще сильнее, чем его внезапное появление. Пташка зажала себе руками нос и рот.

– Святые да сохранят нас! От него пахнет, как от скотобойни! – воскликнула Бриджит.

По правде сказать, вонь, которая от него шла, была ужасна. В ней смешались запахи крови, гниения, пожарища, экскрементов и еще какой-то неведомой мерзости. Его одежда – красный армейский мундир и бриджи – была такой запачканной и оборванной, что в ней трудно было признать военную форму. Волосы были длинными и спутанными, лицо небритым. Он всегда отличался стройностью, но теперь его болезненная худоба бросалась в глаза. Тело под одеждой казалось лишенным плоти и состояло из одних костей, обтянутых кожей. Да и та, насколько они могли видеть под грязью и ссадинами, была отвратительного серовато-белесого цвета. Сквозь порванную на плече куртку виднелось что-то темное и грязное, источающее самое сильное зловоние.

Борясь с тошнотой, Пташка последовала за ним в гостиную.

– Элис! – выкрикнул он, стоя посреди пустой комнаты.

Пташка преградила ему путь и заставила остановиться.